Новые туфли

За три дня дороги, я столько узнала нового. Оказывается если переписываться с кем-нибудь из Болгарии или ГДР, то можно поехать к ним в гости. Если тебя пригласят, конечно. Наша соседка по купе – Галя едет в Болгарию, в город Пловдив. Сначала она с мамой едет в Москву, а из Москвы одна(!) в Софию, а уже потом в Пловдив. Галя взрослая, она уже в десятый класс перешла.

 Мы стояли в коридоре вагона и смотрели на мелькавшую за окном степь. Голубое небо и желтая степь. В степи ничего не росло. Была только степь, небо и простор без конца и без края.

 Галя по секрету мне сказала, что у её подружки, к которой она едет, есть старший брат. И если она, Галя ему понравится, и они подружатся, то она выйдет за него замуж. Если, конечно, он захочет.

 И вот тогда Галя будет жить в Болгарии.

 «Ничего себе – подумала про себя я, – так далеко замуж выходить. А как же мама с папой? Бабушка? Брат? Хоть и вредный, но я его все равно люблю, у меня еще и сестренка маленькая».

 – А может он тебе не понравится, тогда и не надо будет замуж выходить.

 – Нет, – ответила Галя, – если я ему понравлюсь, я все равно выйду.

 – А я нет, – вспомнив Сережку с Юркой, ответила я.

 – Я с его сестрой уже два года переписываюсь, она сказала, что я всем в её семье нравлюсь.

 – Я тоже с Лилькой давно дружу. Как мы только стали жить в нашем доме, так я с Лилькой и дружу. А с Юркиной сестрой, я еще и в одном классе учусь. Я тоже всем нравлюсь и тете Лиде, и тете Наде. Нет, а замуж ни за Сережку, ни за Юрку я не выйду. Они мне совсем не нравятся.

 – Чем жить в такой дыре, я лучше замуж выйду, – сказала Галя.

 – А ты где живешь? – Ничего не поняла я.

 – Где-где? Там же где и ты.

 – А ты за кого хочешь выйти замуж? – Спросила меня Галя.

 – Я? Я ни за кого.

 – Ну, тебе в классе кто-нибудь нравится?

Я быстро вспомнила всех мальчишек в нашем классе и сказала:

 – Нет! У нас в классе мальчишек-отличников нету.

 – А тебе что, только отличники нравятся, – спросила Галя.

 – Ну, а чё? Двоечники что ли? (Наверное, по иронии судьбы, я вышла замуж за медалиста, т.е. за круглого отличника).

 Мы еще немного постояли в коридоре вагона и вернулись в купе. Мама крючком вязала салфетку, папа сидел рядом, они о чем-то разговаривали. Галина мама спала. А мы забрались на верхние полки и стали смотреть в окно.

 – Посмотри, – сказала Галя, – ну, что здесь интересного? Одна степь!

 За окном вагона, действительно, мелькала желтая, без конца и без края, выгоревшая степь и голубое, без единого облачка, небо.

 

 На следующий день, Галя показала мне открытки про Болгарию. Открытки, конечно, были красивые.

 «Но это же все равно чужое, не наше», – подумала я и не стала спорить с Галей. Зачем спорить, если она все уже решила.

 Я тоже хотела рассказать ей кое-что, по секрету, про сандалии, но потом передумала. Мне обидно стало. И совсем я не в дыре живу.

 

В четыре часа в ресторане закончился перерыв, и мы пошли обедать. Домашние запасы закончились. Без холодильника даже вареные продукты долго хранить нельзя. Помидоры и огурцы папа кушать не хотел, он сказал, что ему супа хочется.

 Я никогда не была в ресторане. Первый раз иду в ресторан. Хоть и вагон, но все же ресторан. Пока мы дошли из своего 13 вагона, я измучалась, переходы из вагона в вагон такие страшные, все двигается, того и гляди свалишься. Позакрытее что ли придумать нельзя?

 Ресторан мне не понравился. Я представляла, как в кино – красивые столы, стулья и тетеньки на каблуках. А тут, такие же, как в купе столики без скатерти, только больше, а скамейки меньше и ничего особенного.

 На столике рядом с перечницей и солонкой лежал небольшой исписанный под копирку бланк. Папа стал читать вслух. Он еще не успел дочитать, как к нам подошла тетенька и сказала:

 – Не читайте. Есть только борщ и солянка сборная на первое, азу по-татарски на второе. Папа сказал: «Ну, несите, что есть». Когда тетенька ушла, я спросила: «Что такое солянка сборная»?

 – Это суп такой, – сказал папа.

 – А в нем что, соли много? – Такое название супа я слышала впервые.

 – Нет, – ответил папа, – суп так называется, потому что в нем есть соленые огурцы.

 – Это что ли рассольник?

 Папа опять сказал: «Нет».

 – А почему она сборная?

 Папа всегда смотрел футбол и, я думала, что сборная – это люди, которые в футбол играют. А тут солянка и тоже сборная.

 Но папа сказал, что сборная это потому, что в ней собрано … мама не дала договорить папе, и сказала, что собрано все, что жалко выбросить.

 Мама не хотела идти в ресторан. Она говорила: «Ну что можно приготовить в вагоне»? А папа сказал: «Ну, вот и посмотрим»!

 Маме не нравилось, что в поезде все не совсем чистое. Матрацы – с какими-то пятнами, простыни желтые, а не белые, а вдобавок Галина мама облила нашу простыню чаем. Потом мама замывала ее в туалете. Туалет тоже был не очень чистый. Мама не разрешала мне одной в туалет ходить. Она сказала, что в нашем вагоне люди какие-то неаккуратные, даже за собой убрать не хотят.

 А папа сказал маме: «Ну не можем же мы со своими матрацами ездить».

 

 Из всего, что нам принесла официантка, съедобным оказался только борщ и то потому, что в нем не было огурцов. Оказывается азу по-татарски, это тушеное мясо с луком, картошкой и с солеными огурцами. Мяса в этом азу папа не нашел. А огурцы невкусно пахли и были сильно солеными. Солянка тоже была с этими вонючими огурцами.

 Папа сказал официантке, что в солянке должно быть мясо и еще маслины. А она сказала, что клиенты все сильно больно умные пошли. Может быть, Вам еще бананы на десерт принести. Это же вагон-ресторан, а не домашняя кухня, и потом третий день в пути!

 Я думала, что специалисты умеют варить еду лучше, чем бабушка.

 Мама купила пачку печенья, а папа забрал лепешку, которую нам принесли к обеду.

 «Несолоно нахлебавшись», как сказала мама, мы вернулись в свое купе.

 После ресторана мы пили чай с нашей сгущенкой и печеньем. А папа с лепешкой ел рыбные консервы.

 В Бузулуке на перроне бабушки продавали горячую картошку. Мама дала папе нашу тарелку и два стакана, из которых мы пили чай, потому что картошку в бумажных кулечках мама не захотела. «Кто знает, где эти кулечки валялись»?

 На ужин мы с мамой ели пюре из стаканов, а папа круглую с тарелки.

 

 На следующий день мы приезжали в Москву!

 Нужно что-то делать с сандалиями. Что? И главное как? Ремешок так крепко пришит, тяни – не тяни, он все равно не отрывается. Еще дома, бабушка сказала, что они крепкие, из свиной кожи!

 Порвать платье? Это легко! Можно же «нечаянно» зацепиться за что-нибудь! Тогда тебе могут купить новое, какое ты сама захочешь. В магазине, да еще в Москве, мама не будет со мной спорить. Мама даже в «Ласточке» со мной не спорила и купила мне красивое гэдээровское платье за восемь рублей. Она только сказала: «Оля, это дорого», а я сказала: «Тогда мне ничего не надо, другое я не одену». Платье маме тоже нравилось. А кому такое не понравится? Да еще гэдээровское? Но это платье зимнее, а сейчас лето! Порвать платье конечно легче, но моя мама умеет шить. И буду я в зашитом платье по Москве ходить? И что про меня люди подумают? Да и платья мои мне нравились, и новую кофточку с юбкой тоже жалко.

 Я была уверена, что в Москве живут самые умные люди! Ну, это же Москва! Столица нашей Родины, здесь кто попало жить не может! Нет, у нас в Чимкенте тоже люди хорошие живут, но в Москве, я думала, все же люди культурнее. А тут еще и Галя сказала, что мы в «дыре» живем!

 Нет! В зашитом платье, нельзя! Еще и правда подумают, что мы растрепы какие-нибудь, или еще хуже, как наша бабушка говорит про тети Нюрину квартирантку: «Вот, фарья! Опять свои остирки под наши акации вылила»!

Сандалии всё-таки, самое верное дело! Их мне не жалко. Только вот как оторвать ремешок из этой свинячей кожи?

 Решение пришло мгновенно! Вечером мы с мамой выходили из туалета, и ей дверью прищемило халат!

 Ура! Теперь надо только выбрать время! Лучше всего, когда родители будут спать.

 Утром, в день приезда в Москву, мама обнаружила на столе оторванный от сандалий ремешок. Мама показала ремешок папе.

 – Вот вредная, – сказала мама папе, – все-таки оторвала! Она с самого начала не хотела эти сандалии.

 – Ну и купила бы ей босоножки, мы же обещали!

 – Так ей подарок из Москвы хочется! – Догадалась мама.

Притворившись спящей, я слушала.

 – Так, – подумала я, – папа ругать не будет, а маму мы уговорим купить мне новые туфли. Не буду же я, в самом деле, по Москве, как растрепа, ходить!

 И я тут же начала мечтать о новых красивых туфельках! Мне почему-то хотелось беленькие и обязательно лаковые, как у мамы, только у мамы были черные и на высоком каблуке. Нам с Лилькой эти туфли очень нравились. Мы потихоньку прокрадывались в дом, доставали мамины туфли и смотрели! Мы даже с вымытыми ногами их не мерили. Боялись. Они такие красивые, вдруг мы что-нибудь сломаем. Как их потом чинить? Туфли-то французские! Мне на каблуке не надо и черные тоже не надо, они быстро запылятся. Когда мама с папой идут на Черемушки, мама до асфальта идет в шлепанцах, а перед площадью переобувается. А мне тогда до самой школы надо идти в шлепанцах.

 – Оля, – показывая мне оторванный ремешок, тихо спросила мама, – что это значит?

 – Мне дверью сандаль прищемило. А в туалет дяденька зашел! Я потянула, а ремешок оторвался!

 – Так вот просто, взял и оторвался? – Не поверила мама.

 – Нет, – честно призналась я, – с третьего раза или может быть с четвертого. Дяденька же долго был в туалете.

Папа взял у проводницы иголку с ниткой и пришил мне ремешок. Я расстроилась. А проводница сказала:

 – Ну, вот! До универмага дойдешь! И рассказала папе, как дойти до универмага «Московский».

 Родители все поняли. Но купить новые туфли все же согласились.

 

 Мама заплела мне косички, завязала новые бантики. К моему наряду точно подходили белые лаковые туфельки! О других я и не мечтала. Мама тоже нарядилась в новое шелковое платье и белые туфли на шпильке. Москва все-таки! А папа – в черные брюки и зеленую лавсановую рубашку. Что такое лавсан я не знаю. «Дружба. Лавсан 100%», я прочитала, когда лежала на верхней полке, а мамино платье и папина рубашка висели на плечиках и тоже «ждали» приезда в Москву. Делать нечего, вот я и рассматривала все подряд.

 Всё! Мы приехали! Ура! А народу сколько!

 Мы переехали на Курский вокзал, с этого вокзала мы должны были ехать в Полтаву. Папа сдал вещи в камеру хранения, закомпостировал билеты и мы, наконец-то, пошли в магазин.

 Когда мы вышли из поезда, у меня перед глазами почему-то все тряслось, мне казалось, что земля под ногами куда-то едет. Держа папу за руку, я с одной стороны, мама с другой, наверное, у мамы тоже все ехало, мы дошли до магазина.

 И это называется Москва? Лучше бы я не отрывала ремешок!

 Мне купили бордовые тряпочные туфли! Они не подходили ни к одному моему платью! Продавец сказала, что у меня слишком маленькая ножка и у них такого размера нет. «Это самый ходовой размер. Других нет».

 – А если это самый ходовой размер, так его должно быть больше! – Сказала я.

 – Мы сами туфли не шьем! Что получаем, то и продаем! – Ответила продавец.

 – Так вы скажите тем, кто шьет туфли, что такого размера надо больше!

Разве у маленьких девочек может быть такая же нога, как у тетенек? Девочкам тоже хочется, чтобы у них красивые туфли были! – Чуть не плача сказала я. Ходовой размер! И что же мне теперь босиком ходить?

 Я только представила, что я скажу Лильке! ИЗ МОСКВЫ! И в тряпочных туфлях! Даже в нашей, как сказала Галя, «дыре» таких страшных туфель не продавали! Я расстроилась. И Москва мне сразу почему-то разонравилась!

 

 В Москве мы были три дня.

 На ВДНХ мы ходили по всяким павильонам, катались на открытом трамвайчике, а потом сфотографировались у фонтана дружбы народов. Красивый фонтан!

 Когда мы вернулись домой, мы получили маленькую посылку с пластмассовыми шариками. Смотришь в шарик, а там цветная фотография – я, мама и папа. Бабушка заглянула и сказала: «Ну, прям, как живые». А Лилька сказала: «Только маленькие».

 Чтобы попасть в мавзолей, мы заняли очередь еще ночью! Папа сказал, что Александровский сад открывают в шесть часов утра, и к этому времени мы не успеем приехать. И мы всю ночь гуляли по Красной площади. Я спала на лавочке у мамы на коленях, а папа на другой лавочке на маминой сумке. Потом мы сидели на лавочке, а мама спала у папы на плече. Чтобы так не мучиться, папа хотел, чтобы мы поспали в гостинице «Россия», которая недалеко от Красной площади. Но тетенька, которая там работала, сказала папе:

 – Вы, что сумасшедший? Это гостиница для особо важных гостей!

Мы получается, гости совсем не важные и можем спать где попало!

 – Как же нам тогда в Москву приезжать, если у нас тут нет родственников? – Спросил папа.

 – Дома сидите! – Ответила тетенька.

 Правда, потом она сказала, что мы можем до пяти утра поспать, за десять рублей с человека. Ничего себе! Поспать всего одну ночь за половину маминой зарплаты!

 Папа сказал, что за такие деньги он три ночи вообще спать не будет. Мы ушли.

 Москва мне еще больше разонравилась!

 Две ночи мы спали в «Доме колхозника». Нет, это не у колхозника в гостях. В Москве колхозников нет. Это гостиница для колхозников так называется. Папа сказал, что летом все колхозники работают, и в Москву не приезжают. Но и туда нам разрешили приезжать только ночью. После всех гуляний по Москве мы ехали на вокзал, брали чистые вещи и потом только ехали в гостиницу, в двенадцать часов дежурная нам открывала номер, и мы могли спать.

 – А искупаться? – спросила мама.

 – Нельзя! Ванну потом надо чистить, – сказала дежурная.

А мама сказала, что почистит ванну сама и до и после купания. Тетенька согласилась. Утром в шесть часов она нас будила, потому что в семь мы должны были уйти. В восемь она сдавала смену.

 Почему-то нельзя никому говорить, что мы там ночуем. Почему? Номер все равно же пустой! Папа платил ей по два рубля с человека. Он сказал, что для Москвы – это по-божески!

 Если в Москву столько народа приезжает, то почему нельзя построить гостиниц столько, чтобы всем хватало? Я начала сомневаться, что в Москве самые умные люди живут!

 

 Очередь в мавзолей была в тыщу раз больше, чем в «Светофоре» за хлебом! Даже, наверное, в миллион! Мы уже стояли перед самым входом, как вдруг нас остановили и сказали отойти за ограждение. Оказалось, нужно пропустить делегацию из Индии. Когда мы вошли в мавзолей, солдат сказал, что детей надо ставить на левую сторону. Я встала слева. Мы шли и так очень быстро, но другой солдат все время говорил: «Не задерживайтесь! Не задерживайтесь»!

 У нас на слободке, никто Ленина не видел. Только Светкина бабушка. Её все звали дурочкой. Она водку пила. А потом ругалась. И еще всегда кричала, что она Ленина где-то видела». Вот только где, я никак не могла понять.

 Теперь, я тоже Ленина видела! Честно, я гордилась! Но только Ленин на живого совсем не похож! Я думала Ленин большой, как на памятнике! А он, как пластмассовый, и очень маленький.

 После мавзолея мы пошли кушать. Рядом с площадью, папа сказал, есть хорошее кафе и совсем недорого! Мы ели солянку. Настоящую. С мясом и маслинами! Но тоже ничего особенного! Так себе. Борщ дома вкуснее. А что еще мы ели, не помню. Только помню, что официантка сказала папе: «Ты что? Из колхоза «Сорок лет без урожая»! Куда столько хлеба набрал»? Папа сказал, что всем по два кусочка, а себе три.

 – Ни из какого мы не из колхоза! Мы из города! – Обидевшись, сказала я.

 Когда официантка ушла, папа сказал, что не все люди бывают культурными.

 Я думала, что в Москве все культурные!

 

 В ГУМе, папа купил себе и Илюшке плавки. У нас таких красивых плавок в городе не продавали. Интересно, а почему? У нас же есть речка!

 У нас все мальчишки купались в черных трусах, или в сатиновых черных плавках, которые на боку завязывались на белые веревочки.

 Почему-то мне казалось, что всё как-то не очень правильно устроено.

 В Москву людей приезжает много, а ночевать негде? А если попить газировку в городе? Где пописать? Москва такая большая, а туалет для всех только на Красной площади и на вокзале? И что? Все время на вокзал ездить? Почему у нас есть речка, а купальников и плавок не продают? Мама сказала, что у нас и зима есть, а таких шуб и пальто, какие она видела в ГУМе, тоже не продают. Сейчас лето, а в Москве продают апельсины, еще и бананы с ананасами, а у нас только апельсины и то к Новому году? Почему так? Это неправильно! Вот если у меня маленькая ножка, и мой размер самый ходовой, как сказала продавщица, то почему нет белых лаковых туфелек?

 Папа купил три килограмма апельсинов. Мы сели на лавочку в самом конце парка и съели полсетки апельсинов. Оказывается, маме с папой тоже можно кушать апельсины, а дома они говорили, что апельсины можно только детям.

 Москва мне нравится. Только народу много. Здания, улицы, метро нравится. Красиво. В метро хоть и не видно где едешь, зато на остановках красиво и эскалатор есть.

 Вот бы нам такой! А то с базара с сетками пока в горку влезешь, сто потов сойдет, так всегда бабушка говорит. В первый день в Москве мама надела свои любимые белые туфли на шпильке. Москва все-таки! Мама думала, что в Москве в шлепанцах не ходят, а оказывается здесь даже в тапочках ходят. Мама потом тоже в шлепанцах ходила. Почему-то всё, что мы думали про Москву, все наоборот оказалось.

 

 На следующий день мы ездили в Третьяковскую галерею. Вот тут мне все понравилось! Я ни газировки, ни апельсинов не хотела.

 Столько картин! И все настоящие!

 Я настоящих еще не видела. Картины я видела только у Илюшки, в учебнике, который он с художественной школы домой приносил. И то, он мне его даже в руки не дал, сам листал. А здесь – смотри, сколько хочешь, можно даже совсем близко подойти. Мне все картины нравились, но особенно я запомнила картину «Неравный брак». Невесту жалко. Жених такой старый и некрасивый. А вдруг у Галиной подруги из Болгарии брат тоже некрасивый? Мне невесту еще жальче стало.

 «Нет, заграницей, наверное, все красивое», – почему-то подумала я.

 А еще мне понравился портрет княгини Воронцовой. Она, как живая. Я теперь тоже так красиво буду руки складывать. Ничего себе художник, жалко я не помню его фамилии, у княгини на платье прозрачное кружево, а он его нарисовал! Кружево же прозрачное! Еще и с вышивкой! А он нарисовал!

 Мы целый день картины смотрели. Мне еще один художник понравился, я специально запомнила его фамилию, хоть она и трудная – Куинджи. Он вообще, ночь умеет рисовать! И все видно!

 Я бы еще раз пошла в Третьяковскую галерею с тетрадкой, чтобы все записать. А то, как я все Лильке буду рассказывать? Вдруг я что-нибудь забуду. Картин же много. Но завтра мы уезжаем в Полтаву!