Язви их в душу, эти деньги!

Я не могла дождаться, когда мы наконец-то поедем в Москву. Лилька каждый день спрашивала, правда или нет, что меня в Москву берут?

 Я показала ей свое новое платье, которое мама перешила мне из своего выходного, потому что бабушка сожгла утюгом рукав у маминого платья на самом видном месте.

 Лилька спрашивала про Москву так часто, что я уже сама стала сомневаться.

 «А вдруг и, правда, родители передумают»?

 Лилька даже хотела пойти меня провожать, но мама сказала, что поезд будет ночью.

 – А вдруг вы проспите, и поезд без вас уедет?

 – Не проспим! У нас будильник есть!

 – А вдруг вы не услышите?

 – Услышим! Когда наш будильник звенит у мамы в комнате, мы его даже у бабушки слышим. А я спать не буду! – Твердо решила я.

Лилька, похоже, не сильно хотела, чтобы я уезжала в Москву.

 

 «Вдруг мы и, правда, проспим»?– На минуточку представила я. Ну, а то, что поезд уедет без нас, это я даже и представлять не хотела.

 «А я спать не буду, – решила я, – целый день и целую ночь. Я буду тренироваться».

 Но первая же моя тренировка закончилась провалом. Утром я ничего не помнила! Когда уснула! Как уснула! Илюшка узнал про мои тренировки и стал меня дразнить:

 – Тренируйся-тренируйся, всё равно уснешь! А я тебя не разбужу!

Как я ни старалась, я все равно засыпала. Мой брат торжествовал!

 – Не поедешь! Не поедешь!

 Я расстроилась. А тут еще мама обещала купить мне новые танкетки или босоножки, специальные для девочек, а то мне всегда покупали только сандалии. Мама обещала, а мы всё не шли, и не шли в «Ласточку».

 Я была худая и маленькая, и мою ногу все продавцы в отделе детской обуви называли уж больно маленькой. А детские танкетки в «Ласточке» продавались почему-то только большие и даже если танкетки подходили мне по размеру, то они обязательно были широкие. И мне, как маленькой, опять покупали сандалии. А я хотела танкетки! Мне тоже хотелось быть взрослой девочкой, я уже в четвертый класс перешла.

 

 Вот если бы сейчас так: надел сандалии и ты опять маленький, я бы даже босиком согласилась ходить.

 

 И платье новое, совсем-совсем новое, которое зимой мне привезла двоюродная сестра Аида, тоже еще большое. У папиной родной сестры дочки Аида и Римма старше меня, и в детстве вся их одежда всегда доставалась мне. Когда они приезжали к нам в гости, они всегда привозили мне в подарок свои старые платья. Эти платья сначала носила Аида, потом Римма, а уже только потом они доставались мне.

 «Целый куль привезли, а носить нечего» – справедливо говорила моя бабушка. Когда гости уезжали, бабушка резала эти платья на полоски, и вязала из них кружки под порог.

 Носить старые платья я не хотела. Однажды я сказала своей сестре Римме: «Зачем столько старья везти, лучше бы привезли одно, но новое». Их мама услышала и назвала меня «занозой».

 А один раз они привезли мне фетровый капор. Капор был темно–вишневого цвета и завязывался пышным бантом из шелковых лент под подбородком, а с боку его украшали цветочки с висюльками из такого же фетра, как и капор. Мне очень нравился капор. А еще совершенно случайно в магазине на базаре мама купила мне осеннее пальто чернильного цвета. Ей бабушка посоветовала, если я вдруг пролью чернила, то видно не будет. (Тогда мы писали деревянными ручками, в которые вставлялись перья, а перья обмакивали в чернила фиолетового цвета. А вот чернила имели обыкновение проливаться). Мое расклешенное пальто с отрезной закругленной кокеткой, с круглым воротничком и узкими манжетами на рукаве очень хорошо сочеталось с капором. Правда, осенью мой наряд «подводили» резиновые черные сапоги, но к весне мама купила мне бордовые кожаные ботиночки. Мне очень нравился мой наряд. Бабушка говорила: «Ну, прям – картинка». Когда я уходила в школу, она всегда мне наказывала: «В лывы (лужи) не лезь! Да по тропкам иди, пальто не захлюстай»!

 А Илюшкина учительница Нелли Павловна сказала, что в этом пальто и капоре я похожа на английскую девочку. Про Англию, а тем более про английских девочек я ничего не знала, но почему-то думала, что англичане хорошие люди. Я даже была уверена. Именно поэтому в пятом классе, когда мы начинали изучать иностранные языки, я выбрала английский.

 

 Я сидела за столом, мы с бабушкой собирались пить чай, и вдруг я заплакала.

 Бабушка спросила: «Чего это ты разревелась»?

 Я всё рассказала бабушке. И про Лильку, и про Илюшечку, и про то, что я могу проспать, и меня не возьмут. И еще, что у меня нет новых танкеток.

 – Ну, уж так шибко-то не реви! – Сказала бабушка, – вчера отец билеты принес. Я сама видела, как он их в шихвонэр положил.

 Брат тут же вскочил и побежал в большой дом. Мы с бабушкой побежали за ним.

 – Илюша, сынок, Гальку не разбуди, мне еще постирать надо, – причитала

бабушка. Но брат уже ковырялся в шифоньере и искал билеты.

 

 

 – Вот они! Вот они! Два билета! Два билета! – Дразня меня прыгал брат.

Половинка белая, половинка розовая. На розовой половинке написано: Москва, вагон –13, купе – палочка и галочка IV (римских цифр я тогда еще не знала), место 15, а на втором билете –16.

 – А третьего билета нет! Вот такушки! – Радостно сообщил брат.

Я опять разревелась! Бабушка приподняла стопку простыней, из-под которых Илюшка вытащил билеты, и достала какую-то маленькую некрасивую коричневую картонку.

На картонке мы прочли: «Посадочный талон».

Брат тут же сказал, что это талон нужен для посадки в поезд, а билеты для того, чтобы другие люди не заняли наши места.

 – Если меня не берут, тогда зачем обещали? – Разревелась я еще больше.

 – Доча, не надо так убиваться, а то серчишечко выскочит! И тогда уж точно в Москву не поедешь!

 Илюшка получил подзатыльник. Я ревела. Галька проснулась, а бабушка даже чай не успела попить.

 – Я смотрю ты больно грамотный, двоешник! Вот учился бы так же, как Ольга, я бы тебе пятьдесят рублей дала на Москву. У нашей бабушки была мечта – накопить сто рублей. Это ей казалось большим богатством. (При её пенсии 16 руб. 50 коп., это, в самом деле, была астрономическая сумма).

Но как только её мечта начинала чуть-чуть сбываться, и бабушка уже мечтала о еще большем богатстве, как тут же родителям обязательно хотелось что-нибудь купить и у них обязательно не хватало денег.

Бабушка всегда говорила: «Если на дело, то дам, а на «ветер» свои выбрасывайте». Похоже, Москва «ветром» не была.

 А теперь,– сказала бабушка Илюшке, – садись возле люльки (так она называла кроватку, в которой спала Галька), и качай, пока Галька не уснет. А мы пойдем чай пить. А ты, – сказала она мне, – не реви, я видела, как дед отдавал Ваське деньги, тебе на билет. Скоро мать придет, мы у неё все и спросим.

 Только мы попили чай, и пришла мама.

 – Мама, вы меня не берете? Тогда зачем обещали? – На весь двор закричала я и разревелась еще сильнее.

 – Кто тебе сказал, что мы тебя не берем? – Строго спросила мама.

 – Ваш Илюшечка! … Там … там, – ревела я, и не могла остановиться, – там всего два билета!

 

 Мама в руках держала полотенце: она вымыла руки и вытирала их. Мой рев был таким сильным, что мама не выдержала и замахнулась полотенцем на Илюшку, но он ловко увернулся.

 По увертыванию у него был большой опыт.

 Бабушка выхватила у мамы полотенце и села на приступок у крыльца. Бабушка заплакала и в сердцах сказала:

 – Язви их в душу, эти деньги! Что ж ты размахалась. Мать называется! Неужто не понимаешь, Илюшка ведь тоже в Москву хочет. У меня есть пятьдесят рублей, я еще у Митрофановны займу, возьмите его!

 Мама села рядом с бабушкой и тоже заплакала.

 – Да, понимаю я, мам, понимаю! Но не можем мы его взять. Дед нам тоже и на Илюшку деньги давал. Василий в школу ходил, отпросить хотел, но директор сказал, что уже сведения в районо подали, и если Илья не напишет эту чертову контрольную на тройку, останется на второй год. Думаешь, мне его не жалко?

 Мне тоже Илюшку стало жалко.

 Мама повернулась ко мне и сказала:

 – А ты не реви. Тебя мы берем.

 – Мама, а почему у меня нет билета?

 – Ты еще маленькая, тебе только девять лет, и полный билет тебе не нужен. Ты будешь спать со мной.

 Я была готова даже не спать. Лишь бы ехать. Я еще никогда в жизни не ездила в поезде, а тут целых три дня и три ночи ехать.

 Галька сколько её ни качали, так и не уснула. Илюшку в наказание заставили подметать двор. Мне его еще жальче стало. Мало того, что он в Москву не едет и уроки в каникулы учит, так еще и двор мети каждый день.

 – Ладно, – сказала я, – ты побрызгай, а я за тебя подмету.

 К моему перешитому платью мама купила оранжевые бантики с тоненькой «золотой» ниточкой по краю. А танкетки, – сказала мама, – надо мерить, я видела в «Ласточке» подходящие.

 Когда мама сказала про танкетки, бабушка всплеснула руками и открыла свой сундук. Из сундука бабушка достала сандалии, те которые еще зимой неизвестно кому привезла Аида. Илюшке они были маленькие, а мне большие. Сандалии были неплохие, новые, и даже по цвету почти что подходили к бантикам, но они были мальчишечьи. А к моему нарядному платью они совсем не подходили. Когда я их мерила, я изо всех сил поджала большой палец, но мама заметила и сказала: «Доча, пальчик выпрями. Ну, вот с носочком они тебе будут хороши».

 Я опять расстроилась.

 Что за жизнь? Не успеешь только обрадоваться, как тут же тебя обязательно расстроят. Ну, зачем мне мальчишечьи сандалии? Да еще в Москве? Подумав про Москву, я перестала плакать и стала обдумывать внезапно пришедшую мысль и про Москву и про сандалии.