"ФОНАРЕВА"

Софка уже полночи ворочалась и никак не могла уснуть.

Она потихоньку встала с кровати и на цыпочках подошла к окну.

А за окном!

Ночная синь, разбавленная горной прохладой, нежно-голубым светом разливалась в тишине спящего города, звезды гнездились в густых кронах, еще зеленых деревьев, месяц тонкой арбузной корочкой висел над золотыми маковками Никольской церкви. Благодать!

Софке захотелось крикнуть от радости, но она вовремя одумалась.

Не зажигая света, чтобы не разбудить сестру, она на ощупь достала из сумки новенький студенческий билет.  Приложила его к груди, и плавно двигаясь, пошла в туалет. Плотно закрыв за собой дверь, она уселась на унитаз и с почтением раскрыла маленькую серую книжечку. Не помня, в какой раз, торжественно прочла: «Студенческий билет.

Алма-атинский Государственный медицинский институт.

Выдан: Айдаровой Софье Дарменовне.

Прочтя следующие два магических слова  «Лечебный факультет», Софка аккуратно закрыла студенческий билет. Про печать и подпись ректора, она читать не стала. Прижав драгоценную книжицу к груди, она довольно улыбнулась: «А я ведь хотела забрать документы. Перед экзаменами увидела, какой конкурс на лечфак, в глазах потемнело. Одних медалистов – тьма-тьмущая»!

Конкурс, действительно, был очень большой. А еще ходили слухи, что в этом году поступают высокопоставленные дети. Причем в большом количестве. И все на лечфак. Алма-Ата все-таки, столица. Тут партийных работников, министров, профессоров и т.д. и т.п. тоже тьма-тьмущая. Соответственно, и детей столько же.

А посему Софья Дарменовна решила, что с её родословной – не пробиться! 

Мечта – мечтой, а на педиатрическом конкурс меньше. И она пошла забирать документы. Но добрая «бабулька» из приемной комиссии, строго спросила: «Ты по призванию»?

- По призванию! – Расстроено ответила Софа, - а еще, и по мечте!

- Запомни, - сказала «бабулька», - врач – это не в белом халатике щеголять, а людей лечить. Врач – профессия от Бога.

- Я знаю, - честно ответила Софа.  

- Ну, а тогда, не дрейфь! - Мы «пскопские» – мы пробьемся!».

Документы с лечфака Софка не забрала, но тревожные мысли не давали ей покоя до самого окончания экзаменов.

Похоже, здесь все «пскопские», и только я из Мойынкумского района! «Скорее прибьёшься, чем пробьёшься. Или «прибьют», и фамилии не спросят.

На последнем экзамене, два молодых преподавателя попробовали «завалить»  Софку. Но она не сдрейфила. Настояла на своем.   

И вот…

Софа поднесла к лицу  студенческий и еще раз вдохнула запах новенького коленкорового переплета.  

- Я – студентка! – Подпрыгнув, она едва слышно прошептала,

- ур-а-а!

Софа закрыла глаза и все радостные события прошедшего дня первого сентября 1972 г. опять замелькали в её сознании.

Мелькали лица, обрывки фраз, разговоры. Какой-то сплошной поток радости лился на голову и разлетался в стороны золотистыми искрами.  

Сегодня она уже успела познакомиться с девушкой из своей группы, Региной Габрилович, а еще ей запомнился лохматый парень в джинсах, с оторванным сзади карманом и его рубашка, вернее, тропическая расцветка! Мертвый запомнит. И вот с этим «попугаем»  семь лет учиться?

Семь лет! Ужас, как долго. Институт окончу, старая буду. А папа сказал в институте замуж не выходить.

Семь лет – это же целая вечность!

Семь лет! Самые счастливые, самые лучшие! Самые-самые!  Они пролетят, как одно мгновение.

Но это осознается потом.

А сейчас?

А сейчас Софка еще не верит, что она – студентка!  И какими будут эти семь, она не знает.

Но в том, что впереди её ждет всё только хорошее, в этом она уверена на сто процентов!

«Конечно хорошее! – думала Софка, - с сегодняшнего дня у меня начинается новая, взрослая жизнь!

Всё!  Новая жизнь! И даже моё имя  звучит теперь по-новому – Софи.  

- Это лохматый с оторванным карманом, так меня назвал! А еще он сказал, что у такой экстраординарной девушки должно быть изящное имя!  

Софи, - задумчиво произнесла Софа, - кажется, мне нравится. Звучит! Это дома я – Софка, а здесь,  Алма-Ата, столица все-таки! Это Вам не наш Аксуек.

Софа решила осторожно перебраться в ванную и в зеркале получше разглядеть свою экстраординарность, но в это время дверь туалета неожиданно открылась и она услышала грозный голос старшей сестры:

- Так! И долго эти ночные бдения будут продолжаться?

Никому спать не даешь!

- Спи! Кто тебе не дает?

- Ты!

Сестра увидела в руках Софки студенческий билет, и усмехнулась,

- Студентка лечфака, это на проезд в общественном транспорте, у тебя по студенческому 50% скидка, а в наш туалет вход бесплатный.  Марш спать. У меня, между прочим, завтра четыре пары.  И ты запомни. Всё! Лафа кончилась!  Это тебе не школа.  Теперь будешь «пахать», как «Папа Карло». 

Софа встала и, скривив гримасу, ехидно ответила:

- Да во-та! Лечфака! Не то, что ты! Будешь в гнилых  зубах ковыряться!

- Посмотрим, в чем ты ковыряться будешь!  Не беспокойся, и для лечфака, «приятные»  места найдутся!

А зубы, между прочим, это важный орган нашего организма. Так сказать, на «входе» стоим. От здоровья зубов, здоровье всего организма зависит. И особенно на «выходе». Понятно. Жуешь долго – живешь долго! – Одернула загордившуюся сестру Ида.  

Ида –  старше Софы на год, и учится на втором курсе стоматологического факультета.  

Внешне и внутренне старшая сестра полная противоположность младшей. 

Софка – ураган!

Ида – сама основательность, степенность и рассудительность.  Она даже туфли носит на устойчивом низком каблуке и на лекции приходит всегда заранее. Если у старшей, всё по порядку, у Софки всё и всегда наоборот.

Хотя Софа тоже не опаздывала на лекции. Просто её всегда кто-то задерживал. А посему, она неслась по институтским коридорам в танкетках на высоченной «платформе» так, что встречающиеся на её пути предусмотрительно отходили в сторону. Боялись, быть сбитыми этим несущимся «локомотивом», а многие боялись, что сам «локомотив» сойдет с «рельсов» и со всего маху грохнется на «перрон».  

-  Ты когда научишься ходить, как человек? – Строго спрашивала сестра, - так несешься, собьешь кого-нибудь.

- Собью, тут же окажу первую медицинскую помощь. Ну, а если выбьют зубы, обращусь к тебе. Надеюсь, не откажешь?

При одних и тех же родителях, Ида – девушка с тонкой светлой кожей и с едва уловимым, загадочным восточным колоритом в лице.

Софа – стройная, худенькая, с явно и ярко выраженной смесью чего-то неопределенного и абсолютно противоположного.

На смуглом матовом лице огромные карие, с пытливой хитринкой  глаза, но при этом бесконечно честные и чистые.

Кто-то сказал, что у Софи мама еврейка, а папа казах.

В многонациональном регионе и не такие браки случались.  

- Папа – казах, а мама – русская, - констатировала Софа, нисколько не сомневаясь в маминой национальности.

«Софи везет»! Не раз про себя слышала Софа.  Всем почему-то казалось, что она не идет по жизни, а летит. Летит, подхваченная ветерком, словно пушинка. И главное, летит в правильном направлении. А это у некоторых вызывало нездоровое чувство зависти.  

«Везет! Ей просто везет!», - Так считали все, кто ей завидовал, и даже некоторые родственники думали так.

А те, кто понял её искренность и чистоту, те стали её друзьями.

Софа сама никогда и никому не завидовала, никому не делала гадостей. Она жила, как чувствовала, и делила людей только на хороших и плохих. Хороших у Софы было больше.

К концу третьего курса тех, кто не сделал Софи предложения выйти за него замуж, можно было пересчитать по пальцам, причем одной руки.

Первым в списке женихов оказался Сашка Коньков – это тот,

в джинсах с оторванным карманом и цветной рубашке. Правда, джинсы у него были Levi's или как их еще называли – левайсы, да и рубашка, как выяснилось, не румынского происхождения, а от какого-то очень приличного капиталиста.

Но даже это не сглаживало его разболтанного вида, не соответствующего статусу будущего врача. Так говорили многие преподаватели, четко соблюдающие этикет, и в несусветную жару облачавшиеся в строгие костюмы.

Всем своим кандидатам в женихи, после их попыток пригласить Софу в кино или кафе, она объявила, что у неё есть жених, который  учится в Ленинграде в горном институте. И вообще, выходить замуж она не собирается, тем более во время учебы. Папа будет ругать. Он сказал: «Никаких замужеств! Сначала получи диплом, а тогда выходи замуж».  Софина мама в этом вопросе полностью поддерживала мужа. Но, увидев «армию» кавалеров своей дочери, она ни минуты не сомневалась, что Софка минимум пять раз выйдет замуж и двадцать раз разведется. Мама всегда ставила в пример  Иду, которая усердно училась и ни о каких женихах не думала.

- Софка, принесешь в подоле, из дома выгоню! – Пугала мама, не находя других более весомых аргументов.

- Правда, выгонишь? – Лукаво спрашивала Софка.

Мама вздыхала и тут же говорила обратное:

- Ну, куда я тебя с дитем выгоню?  Ребеночек – он же ангел. Он-то не виноват, что родители не тем местом думают.  

- Не волнуйся, не принесу! – Успокаивала маму Софка – я себя хорошо веду.

- Хорошо? А что ж тогда женихи табунами ходят? – Беспокоилась мама.   

- Потому и ходят, что хорошо себя веду и никому ничего не обещаю.

Софа и в самом деле никому ничего не обещала. За что получила прозвище: «Фонарева». Это в том смысле, что все женихи ей были до фонаря.  Правда, в кино Софа с кавалерами всё же ходила, но не со всеми, а только с Коньковым или с другом Конькова, обладателем звучной фамилии старшекурсником – Златопольским. Тоже тайным её обожателем, но как-то безболезненно  перешедшим из категории «женихов» в  «ангелы-хранители».

«Еврейским мальчикам, - логично рассудила Софа, - жениться положено только на еврейках. Правила такие. У них национальность по маме определяется.  А «мы» из других будем».

А после того как она побывала на дне рождения у Конькова дома, она четко поняла: Коньков – друг.

Папа Конькова оказался министром, мама –  профессором филологии, брат – пианистом, сестра учится в художественной школе. И у них  в зале стоит… Что бы вы думали?

Белый рояль!  Ладно бы пианино, а то рояль! Да еще белый!

Вообще-то, Софка тоже не в трущобах выросла. И у них дома есть пылесос и цветной телевизор. И даже собственная машина – зеленый «Москвич»! 

А вот чтобы белый рояль! Как-то не случилось.   

А еще неизгладимое впечатление на Софу произвели заварные пирожные! Никаких слов не хватит рассказать, какие вкусные!  Во рту таяли! Мама Конькова сама пекла.

Нет, Софина мама тоже умела готовить так, что  пальчики оближешь! И печь она умела. Но в их рационе чаще преобладали кулинарные шедевры национальной кухни. Баурсаки, например, или беляши.  

В семье с тремя детьми, у Софы есть еще младший брат, не до пирожных.

В период развитого социализма в СССР  стиральных машин-автоматов, микроволновок, тостеров, посудомоечных машин и прочих благ цивилизации не было. Все их функции без подключения к электросети, вручную, беспрекословно исполняла женщина. К тому же, кроме вахты у домашнего «мартена» на благо семьи, у женщины, наравне с мужчинами,  имелась и основная работа на благо общества. Правда, там зарплату платили.

А домашняя работа и работой не считалась. Так, прямая обязанность. И все потому, что от рождения ты – женщина, и у тебя на роду написано содержать дом и семью в образцовом порядке. 

А мужу, там вверху, никто ничего не написал?  Про обязанности?  Мужчина – глава семьи.  Не царское это дело, у плиты стоять!

А женщина?

А женщина – и швец, и жнец, и дуде игрец!

Пирожные!

К ночи ты уже сама, как пирожное с взбитыми мозгами.

В выходные, на праздники, конечно можно побаловать домашних.

Но ведь, к пирожным, по правилам, крем полагается. А где миксер взять в Мойынкумском районе?  За миксером в Москву ехать надо.  «Пробежаться» по хозяйственным магазинам! Вдруг, где-нибудь да повезет! Отстоять очередь, и, если еще раз  повезет, и миксеры не кончатся прямо перед твоим носом, то, может быть, ты вернешься домой с покупкой.

Пирожные – это, конечно, хорошо. Но не все так просто, как кажется.

По поводу Конькова Софа всё для себя решила. Коньков тоже.

Однажды вечером он пришел к Софе в гости со своим другом Аликом, тоже Софиным воздыхателем. 

Ида готовилась к коллоквиуму по пропедевтике стоматологических заболеваний и от участия в посиделках отказалась.

Коньков принес любимые Софины заварные пирожные, московские, конфеты  и бутылку шампанского, понятное дело, Советского. Про «Вдову Клико» тогда никто никакого понятия не имел. А если кто-то и имел, понятное дело, в высших эшелонах власти, но даже в этих «эшелонах», с таким названием как-то боязно пить даже французское шампанское, тем более, по такому поводу.  

А еще,  Коньков принес маленький букетик ландышей. Для степного региона это большая редкость, даже в министерских кругах.

Вдохнув нежнейший аромат белоснежных цветов, Софа спросила:

- Коньков, где надыбал?

- Где-где?  Места знать надо!

- А по какому случаю такие роскошества? – Поинтересовалась Софа.

Алик, слабо разбирающийся в традиционных тонкостях европейского обряда бракосочетания, «рубанул»,  что называется с плеча.

- Софи, Коньков объявляет тебе помолвку.  Давайте выпьем.

Софа решила, что «народ» в очередной раз прикалывается. «"Чё" не придумаешь, когда есть бутылка шампанского. В общагу, небось, не пустили, вот к нам и припёрлись. Ну, не на улице же, в самом деле»!

Софа и Ида жили в квартире своего родственника-геолога, работавшего где-то в Сибири.  Близость их места жительства к институту располагала к частым заходам «гостей», особенно из Софкиной группы.

Пить шампанское Софа отказалась. К спиртному она была абсолютно равнодушна и считала алкоголь сомнительным удовольствием.

А вот пирожные Софа съела с большим удовольствием.

- Такие «судьбоносные» решения надо принимать на трезвую голову, - торжественно объявила она.

Её прикол присутствующие на помолвке приняли за чистую монету и уговаривать не стали. Выпили сами, сказав, что свое решение они приняли давно в трезвом уме и твердой памяти.   

Допив шампанское, пить чай помолвленный отказался, потому как было уже не с чем. За сим благородные кавалеры откланялись и довольные, удалились восвояси.         

На следующее утро на первую пару Алик пришел с букетом цветов.

На вопрос: «Кому цветочки»?

Алик коротко ответил: «Софи»! 

Народ, уже привыкший к процессу софизации, (так Коньков называл попытки ухаживания за Софи), который всегда оканчивался реанимацией, так, что на букет Алика должного внимания никто не обратил.

Не первый.  И букет. И Алик. Все уже успели привыкнуть. Скорее, все молча посочувствовали Алику.

В списке отказников очередное прибавление.

Софа отказывала всем. И сокурсникам, и уверенным сынкам партийных боссов, молодым аспирантам и неженатым преподавателям. Несмотря на свой более высокий общественно-профессиональный уровень они тоже получали от ворот поворот. Препод с кафедры научного коммунизма за отказ сказал, что Софа не сдаст гос. экзамен по научному коммунизму». 

- Подумаешь! Зато у «нас»,  по «практическому» –  отлично! - Ответила Софа, а про себя добавила: «Ну, это мы еще посмотрим, кто кого. Ты сам-то доживи до гос. экзамена. Пожалуюсь кому-нибудь из своих кавалеров, будешь знать».   

Софа кровожадной не была. Только подумала. Жаловаться никому не стала. А зря.  Препод оказался злопамятным и поставил Софе на «госе» «хор»  и из-за него Софа не получила красный диплом. Пересдавать она принципиально отказалась.  

Казахских джигитов в Софке привлекало удачное сочетание принадлежности к коренному населению и, как выразился Коньков, редкая экстраординарность. Правда, не все джигиты знали, что это такое.

А вот представителей некоренной еврейской национальности к Софи магнетически влекла и экстраординарность, и ум, не говоря уже о том, что все это находилось в полной гармонии с её внешностью.

А ко всему этому, Софка всегда была свой человек.   

Фонаревой  тоже все были интересны. Но жених у неё был свой!

В Ленинграде.

Но вот однажды с Софой случилось такое-е! Правда, она  и в этот раз не воспользовалась случаем! 

После этого все поставили на ней крест. 

А ведь кто знает?  Может быть, всё бы и получилось!

По серьезному. Актеры ведь тоже люди!  Даже знаменитые! Они ведь не только чужие жизни на сцене проживают, у них еще и своя имеется. И им тоже хочется отметиться в ней так, чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы!  Ну, это в хорошем смысле. 

А дело было так!

В институте проходила неделя культурных мероприятий. Встречи со знаменитыми московскими актерами.

Так вот, после одной такой встречи в кулуарной обстановке очень известный и, надо заметить, талантливый актер предложил  Софе прогуляться с ним по Алма-Ате.

Он сказал это при всех, очень интеллигентно и вежливо. Видать, Софа и вправду ему понравилась, и намерения у него были, может быть, серьезные.  А иначе зачем «светиться» перед общественностью, тем более, в провинции.  У нас-то нравы построже будут, чем у них там, в богемной среде. У нас за такое «баловство»  не только по пятницам, но и по средам, да и в другой день недели так поддадут, мало не покажется.

Софа отказала и ему! 

Она испугалась.  И по-английски быстренько «слиняла» с культурного мероприятия.

- Ага. Погуляю, - подумала она, - а потом…

Пообщаться с «первоисточником», конечно, интересно. Может он совсем ничего и в мыслях не имеет, ну, это я про другое «общение». А все подумают, что я это…  девушка, не слишком «тяжелого» поведения. Еще и из института отчислят! За моральное и еще хуже за физическое разложение.

Оно мне надо?

Не надо!

Обойдемся без личного общения. Интервью в местной газете почитаем.  Так спокойнее.

После этого случая Софка получила почетное звание  звезды лечфака – Софи ДармЭн.

Но особенно ярко засветилась Софкина звезда на местном небосклоне, когда из-за неё подрались преподаватель с аспирантом.

Так, что цветочки Алика – тьфу! Ничего особенного. Тем более, что Софа никаких материальных и даже пищевых подарков ни от кого не принимала. Только пирожные. И то, только от Конькова. 

Мама Конькова знала про Софкину любовь. К пирожным. Когда она их пекла, папа Конькова давал сыну деньги на такси и Саша отвозил пирожные Софе.

Алик с цветочками сидел в первом ряду. А вот Коньков к первой паре не пришел.

Преподаватель готовился к лекции, развешивал наглядные пособия с человеческими внутренностями. Аудитория, занятая своими делами и рассказами, как прошли выходные, монотонно гудела.

В дверь кто-то постучал.

Преподаватель сказал: «Войдите».

Дверь тихо приоткрылась, и в аудиторию боком вошел Коньков.

В аудитории повисла гробовая тишина. Преподаватель тряпкой для доски протер очки и жалобно спросил Конькова про его здоровье.   

Коньков раскланялся и ответил, что благодарствует, у него все в порядке.

Преподаватель не глядя, сел на стул, и нечаянно задел плакат.  «Печень в разрезе» свалилась ему на голову.

Коньков степенно повернулся лицом к аудитории.

Визуально внешних признаков психического расстройства у него не наблюдалось.  Да и говорил он подобающе нормальному человеку в здравом уме. 

Но как объяснить всё то, что лицезрела аудитория?

Все не то что терялись, все потерялись в догадках. А если, честно, никто вообще ничего не понимал.

Ну, а как прикажите понимать?

Коньков в белой рубашке, в галстуке-бабочке (в восемь утра) и фраке, не в костюме, а в самом настоящем фраке, медленно прошел и сел рядом с Аликом.

Что такое «вечность» поток узнал за полтора часа лекции, преподаватель предусмотрительно не отпустил на перерыв. Преподаватель – он ведь тоже человек, не камень, тоже чувствует высокие порывы.

Едва задребезжавший звонок  мгновенно заглушил многоголосный хор…

«КОНЬКОВ…»? Продолжение, каждый добавил в меру своих умственных способностей и фантазий.

Коньков чинно, как подобает благородному джентльмену во фраке, встал и подошел к кафедре.  

Алик поднял руку, и в аудитории тут же воцарилась мертвая тишина.

- Я, Коньков Александр Лазаревич, - торжественно сказал он, -   имею честь вас удостоверить, что вчера в 19 часов, 30 минут состоялась помолвка между мной и Айдаровой Софьей Дарменовной.

Тишина стала еще мертвее.

- А сейчас…

- Эй! – Опомнившись, что есть мочи, заорала Софа, - это неправда! Я пошутила!

- Это правда, - сказал Коньков, - Софа, я делаю тебе предложение руки и сердца. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, - не менее торжественно заключил он.

- Я подтверждаю! Это правда! – Громогласно заявил Алик!

- Коньков, ты рехнулся? – Опять заорала Софа, - я думала, вы прикалываетесь.

- Нет, мы не прикалывались. Все по правде. Отвечай! 

Мертвецки-гробовая тишина в аудитории стала мертвее некуда.

Не ушедший после лекции преподаватель, убежденный ленининец, не исповедующий ни какой религии,  в этот момент почувствовал себя кем-то более значимым, чем простой свидетель происходящего, и вопреки атеистической морали, громогласно призвал Софу к покорности воле Всевышнего:

- Отвечай, дочь моя! – пафосно сказал он.

- Меня папа ругать будет. И потом, у меня жених в Ленинграде. Коньков, я, правда, не могу!

Аудитория облегченно вздохнула.  

На период сессии «бракоразводные» процессы отошли в сторону.  После сессии Софа уехала домой на каникулы.

А дома!

А дома, через два дня приехал Софкин жених из Ленинграда. Тоже домой.  Он с Софой в одном классе учился. И как пролетели два месяца летних каникул, никто не заметил.

Целый год Коньков не разговаривал с Софой. Общение происходило посредством «ангела-хранителя» Златопольского.

Прошло десять лет

Оглядываясь по сторонам, Софа торопливо поднималась по знакомым ступеням институтской лестницы.

В холле второго этажа она неожиданно встретилась с подругой Региной.

- Боже мой! Как же быстро пролетело время!  Семь лет казались вечностью!  А теперь! Будто одно мгновение!

Мимо Софы пробежал высокий худой парень, похожий на Димку Кричевского, который много лет тому назад тоже бежал по этому коридору, но не мимо, а за ней.

Софа посмотрела вслед незнакомцу и вспомнив былое, улыбнулась.

«Софа, подожди! Соф, пойдем в кино.

- Нет, Кричевский, не могу.

- Не можешь или не хочешь?

- Какая разница. Все равно же не пойду.

- Соф, пойдем, а?  У меня к тебе серьезный разговор.

- Кричевский, говори быстрее.  Мне некогда. 

- Соф, выходи за меня замуж.

- Кричевский, ты обалдел? Ты же младше меня.

- Подумаешь! Всего-то на пять месяцев. Я первого января родился, меня из-за этого в школу в шесть с половиной не взяли.

- Кричевский, руку отпусти. Я, правда, тороплюсь.

- Сначала ответь, потом отпущу.

- Я согласна, Дим! Только ты у мамы разрешения спроси. Я ведь  все-таки не еврейка.  А ты единственный сын в семье. 

- Правда, Соф?

- Правда-правда, Кричевский, отпусти меня. Мне, правда, некогда!»

Вспомнив, что было дальше, Софа прикрыла лицо руками и рассмеялась. 

На следующий день, только увидев Софу, Кричевский мчался из конца коридора, как сумасшедший,  и орал так, что все испуганно расступались.

«Софа, Софа! Мама согласна! Слышишь! Мама согласна!  

- Кричевский, какая мама? Ты чё орешь на весь институт?

- Софа! Моя мама согласна, чтобы я на тебе женился.  

- Кричевский! Иди, учись. Тебе врачом надо быть. А жениться тебе еще рано.  Я пошутила.

- Софа! Я же тебя люблю!

- Дим, ну ты в своем уме? Ты помнишь кто ты?  Ты –  Кричевский, а я – Айдарова. Чувствуешь разницу?

- Нет! Соф, какая разница?

- Димусик, я пошутила.

- Соф, ну, ведь я серьезно!

- И я серьезно!   У меня жених в Ленинграде.

- Айдарова! Знаешь, ты кто? Ты… ты!   Ты!

Я тебе поверил. Понимаешь, поверил! А ты?  А ты, меня на «фонарь» посадила! Ты – Фонарева!»

Софа аккуратно вытерла от смеха прослезившиеся глаза и вдруг в углу холла увидела  высокого молодого человека, приятной наружности, в самом деле, похожего на Димку. Его элегантный внешний вид и безупречные физические и интеллектуальные данные находились в полной гармонии. Всё на лицо!

- Регин, ты только посмотри,  какие тут супермены работают! Все греческие Аполлоны отдыхают! 

- Софа, ты что? Это же Кричевский! 

 Кричевский! – Крикнула Регина, - посмотри, кто к нам пожаловал!

Красивый молодой человек повернулся, и подошел к подругам:

- Фонарева! С ума сойти! Это ты?

-  Я, Кричевский, я! Неужели я так изменилась, что меня и не узнать?

- Наоборот! Ты совсем не изменилась!

- Изменилась, Кричевский. Изменилась.

- Ну, если только похорошела!  Сразу видно, благополучная дама.  

Девчонки, это надо отметить. Вечером встречаемся у меня! Приглашаю! У меня какое-никакое, а тоже благополучие наблюдается.

- Кричевский, никак женился? – Удивилась Регина.

- Нет, - улыбнулся Кричевский, - мама никак не соглашается. Квартиру купил! 

- Мама не разрешает? – Засмеялась Софа.

- Увы! Мама была только на тебя согласна.

Дмитрий вложил в Софину руку свою визитку:

- Девчонки, бегу, на занятия нельзя опаздывать. Вечером жду!

Рассматривая визитку, Софа растерянно сказала:

- Надо же! Какие вы тут все важные!

 - Кричевский защитился недавно, - пояснила подруга, - преподает. Еще в обл. больнице оперирует. Докторская тоже не за горами. В общем, талант. И как видишь, красавец! 

- Я смотрю, у вас тут жизнь бьет ключом! И как всегда по избранным!

- По умным, и по трудолюбивым, - поправила Регина, - представляешь, на лекциях Кричевского не протолкнуться. К нему с других потоков приходят. Крупный специалист!   Зря, ты, Софа, в Алма-Ате не осталась.  Такая возможность была.  Помню, как тебя на распределении главврач больницы, где мы подрабатывали, к себе требовала.

За тот случай, когда ты бабульку с железобетонным запором, вручную к жизни вернула, главврач готова была к министру идти, только бы тебя заполучить.

Софа улыбнулась:

- Помню! Это вам не в гнилых зубах ковыряться.

- Соф, а правда? Все  ж хотели в Алма-Ате остаться,  а ты в какую-то Тмутаракань уехала.

- Не всем же диссертации писать, кому-то и людей лечить надо.

- А мы как будто не лечим. В бирюльки тут играем.

А ты в институт по делу или так, память освежить, - обиделась Регина.

- По делу. Я к Златопольскому, - грустно сказала Софа.

- Ку-ку! Проехала!  Златопольский давным-давно в Москве живет! Удачная карьера и, главное,  по любви женат!  Слышала, его в Штаты приглашают.

- Я  к его отцу.

- Софа! А папаша-то его тебе на фига? 

Софи, ты часом ни в аспирантуру собралась?!  То-то я смотрю, ты вся такая серьезная!  И куда, если не секрет?

- Да какой секрет! Регин, ты можешь с работы отпросится? Мне с тобой поговорить надо. Я вечером к тебе собиралась, а тут всё само складывается. Судьба, наверное!

- Да у меня вообще-то сегодня выходной. В институт я документы приносила. Я в аспирантуру поступаю.

- Подожди меня пять минут, мне у Златопольского только письмо забрать.

Подруги вышли из института. За разговором, они не заметили, как по привычке пошли в сторону дома, где когда-то жила Софа. И только дойдя до Никольской церкви, они остановились.

Несмотря на позднюю осень, было тепло, ярко светило солнце, и деревья еще не сбросили свой королевский наряд.

Софа подняла голову. В бездонной синеве неба купола церкви «горели» золотым огнем. Софа закрыла глаза. Немного постояв, она аккуратно вытерла влажные уголки глаз.

Регина обняла Софу за плечи,

- Вот это, я понимаю, механическая память! Вышли из института и ноги сами идут в нужном направлении. Подруга, а может, в наше кафе? По пирожному с томатным соком!  Вспомним молодость?

Хотя, тридцать три, тоже возраст ничего! 

- Нет, Регина. Давай на лавочке посидим.  Погода хорошая. Осень. Красиво.

- Тогда говори, что за разговор у тебя ко мне.

- Регина, ты только не перебивай меня.

Я знаю, тебе мой Сергей нравился. Ему я уже сказала. Теперь ты послушай. Если я умру, выходи за него замуж.

- Соф, ты чё?

- Регин, у меня рак. Я еду в Москву на операцию. К другу Златопольского. Мне первую операцию неудачно сделали. В нашей больнице лазерного ножа нет. Простым скальпелем убрали совсем маленькую опухоль, а она еще больше выросла. Я не паникую, но и шансов, я думаю, у меня мало.

- Фонарева! Ты чё, совсем офонарела!  Да я лучше восемь раз старой девой останусь, только ты живи!  Дура!

- Регинка, у нас в семье уже трое от рака умерли. Отец, мама и дядя.

- Фонарева, а ты выживешь! Вот, увидишь! Выживешь!

- Твои б слова и Богу в уши!

- Софа! Про уши! У меня брат в Израиле живет. А у них же  там прямая связь. Я ему сегодня позвоню, пусть в Иерусалим съездит, записку в Стену Плача положит. И свечку за здравие в Храме Гроба Господнего поставит!  Фонарева, ты кем числишься? – Регина машинально показала пальцем в небо, - мусульманкой или христианкой?

- Не. Представляешь, иудейкой! – улыбнулась Софа, - оказывается, у меня бабушка еврейка, а я и не знала. Дядя перед смертью сказал. Бабушка еще в 43 году умерла. Моей маме 10 лет было.

Регина хлопнула Софу по плечу и рассмеялась.

- А я всё время удивлялась, что к тебе все евреи липнут. Теперь ясно. Зов крови!  Гены лопатой не выковыришь!

- Регин, у нас двое детей. Мальчик и девочка. Девочка на тебя похожа. Представляешь!

- Соф, ну ты чего?  C ума сошла?

- Нет, не сошла.  Если ты Сергея будешь любить, ты и детей полюбишь, а он тебя.

- Соф, вот увидишь, всё будет хорошо. А  Коньков знает?

- Знает. Это он всё устроил. С Златопольским договорился.

- А в Москву когда?

- Завтра. Утренним рейсом.

- Сергей с тобой?

- Нет. Он дома. С детьми. Катюшка еще совсем маленькая. Да и Артемке только шесть лет.

- Хочешь, я с тобой полечу?

- Не надо. Коньков хотел, но я хочу одна. Я сразу в клинику.

Подруги замолчали. Регина неслышно плакала. А Софа, положив голову на спинку скамейки, смотрела  в небо. Небо на юге даже осенью голубое.

Осень. Красиво. И зима с весной, тоже красиво! А летом еще красивее!  И, вообще, жизнь – штука хорошая!

- Регин, ну ты меня поняла?

 Подруги резко повернулись друг другу лицом, и, обнявшись, заревели.   

В аэропорт, провожать Софу в Москву, не сговариваясь, приехали и Коньков и Регина.

- Соф, ну ты, если, что, звони, - держа Софу за руку, сказал Коньков, - я  сразу прилечу. Пирожные тебе привезу.

- А ты думаешь, ТАМ есть телефон.

- Сумасшедшая! Даже не думай об этом! – Закричал он, - Соф, ну, ты что?  Это же ведущая клиника! Тебя будет оперировать мировое светило онкологии!  Даже не думай о всякой ерунде.  Нет! Нет! Нет!

Покрывая её лицо поцелуями, он как молитву шептал: Нет! Нет! Нет! Слышишь!  Все будет хорошо! Все будет хорошо!

Немного успокоившись, Коньков обнял Софу за плечи и прижал к себе.

- Софа, я сразу всё понял. Ну, когда ты в ресторан на встречу  выпускников приехала. Ты самая красивая была, но почему-то грустная. Соф! Ну, если это… ну, если Серега… если вдруг…

Знай, я всегда буду с тобой.  Что бы ни случилось,  я с тобой…

Соф…!

Фонарева! Понимаешь… Я …  Я с первого сентября 1972 года тебя…

- Я знаю, Саша. Знаю. Спасибо тебе!       

Еще через десять лет

Высокий статный мужчина с букетом бордовых роз пристально вглядывался в лица людей в зале ожидания.

Встречающих рейс из Женевы было немного.

Медленно идя к выходу, мужчина часто оглядывался.  

- Нет. Не пришла. Наверное, не смогла. Жаль.

Ехать в город ему расхотелось, и он решил скоротать время в кафе.

Сев за столик, он позвонил в Женеву, секретарю организационного отдела конференции,

- Can I talk to Mr. Weber?

- Леська, цей кошлатий, (лохматый) твій клієнт, він не по нашому розмовляє, - крикнула, подошедшая к столу официантка.

- Good afternoon! – Мигом подбежала молоденькая светловолосая девушка и подала меню, -  please menus.

- Спасибо. Меню не надо. Мне, пожалуйста, один черный кофе.

- Извините, но у нас кофе не варят. У нас аппараты.

- Тогда латтэ.

Девушка виновато поджала губы и опустила глаза:

- У нас только эспрессо, капучино и американо.

- Капучино.

Кофе приготовили быстро.

Отпив глоток, мужчина недовольно поставил чашку на блюдце.  

- Ну, что ж, все одно к одному, придется менять билет, и лететь домой. Жаль.

Как была ты, так и осталась…, - успел он подумать, как что-то заставило его повернуться лицом к выходу.

Через распахнутые двери терминала  он увидел её. Лавируя между людьми, она бежала. Как всегда.

Не заметив его, она промчалась мимо.

У справочного бюро, едва отдышавшись, она торопливо сказала:

- Объявите, пожалуйста, Габрилович Регина, рейс из Женевы, понимаете, я опоздала. Я должна её встретить.

Стоя у неё за спиной, он хотел тихо окликнуть её по имени, но, то ли от радости, то ли от неожиданности, то ли в продолжение прерванной мысли, он очень громко крикнул: «Фонарева»!

Она оглянулась.

- Коньков! Ты?

- Я!

- А Регина где?

- Я вместо Регины!

- Коньков, ну ты даешь!  Уже вон, какой взрослый, а без приколов не можешь!

От волнения и неожиданности у Софы подкосились ноги.

Она обняла его:

- Здравствуй, Коньков! «Сто» лет тебя не видела!

Нежно, словно нашкодившего ребенка, она погладила его по кудрявой шевелюре, - а ты всё такой же лохматый!

- Стричься некогда.

- Верю. Читала про тебя в интернете. Список званий уже на один лист не помещается.

- Соф, пойдем в кафе. Присядем.

- Пойдем. Меня тоже ноги не держат. Пить хочу. Так бежала, в горле все пересохло.

На столике лежал букет роз. Софа обратила на них внимание, но ничего не сказала, только машинально поправила на шее легкий газовый шарфик.

- Эти розы тебе.

- Спасибо. Ты всегда был галантным кавалером. Представляешь, Коньков, мне больше никто и никогда не дарил ландыши.

- А ты помнишь?

- Коньков! Разве такое забудешь!

- Соф, почему ты перестала приезжать на  встречи?

- Сначала, стеснялась. А потом как-то само собой отошло, будто это было в другой жизни.

Только сейчас, после слов: «Сначала, стеснялась»,  он заметил, вернее, услышал, что у неё изменился голос.

- Во время операции тебе повредили связки?

- Да.

- Ну, это же можно исправить.

- Знаю. У меня кузина в Израиле живет, у них это делают. Но сначала боялась, да и денег не было, а потом… 

А потом дети выросли, им нужно квартиры купить, женить, замуж отдать. В общем, уже привыкла.  

Ты как? 

- Я? Да как?  Как все. Живу вроде.

- Ну, уж!  Так я и поверила, что ученые с мировым именем живут как все.

У Софы зазвонил телефон.

- Извини, дочь  звонит.

Не волнуйся, Котенок, добралась.  Не опоздала.  Все хорошо. Пока. И я тебя целую.

- Пожалуй, ты права. Живу не как все. Счастливо, как все, не получилось.   

- Коньков, у вас такая дружная семья. Свои традиции, ценности. 

- Ценности есть, только переносить некуда.

- Ты, что, Коньков, до сих пор не женат?

- Ну, ты ведь еще замужем.

- Коньков! Ну, ты даешь, стране угля! Паспорт покажи.

Коньков совершенно спокойно достал паспорт и отдал Софе.

- Коньков, ну, ты что? Так нельзя.

Мимо столика, за которым сидели Коньков и Софа, несколько раз прошла официантка. Проходя, она внимательно рассматривала Софу.

- Леська, где тебя носит?  До твого  кашлатого вже сильно інтеллегентная дамочка у шарфику прийшла, дуже схожа на мою знайому лікарку. Швидко їх обслужи.

- Если это ваша знакомая, обслужите сами.

- Так, я говорю схожа. Та й по англійськи я не кажу.

- Цей кошлатий, як ви кажете, добре говорить по-російськи.

- Тю, що ж ти раніше мовчала. Здається мені що ця дамочка, лікар, що мого чоловіка вилікувала. Зачіска, правда, у неї інша була.

- А вы меня спрашивали? – ответила Леська

Поставив поднос с посудой, официантка тут же пошла к столику.

Кошлатий и его интеллигентная дамочка тихо разговаривали.

Услышав голос дамочки, официантка улыбнулась и, не сдержавшись, громко спросила:

- Софья Дормедонтовна, это вы?    

Софа нисколько не сомневаясь, что это обращение именно к ней, уверенно ответила: «Я».

- Ой! А я все дивлюся, дивлюся, це ви, чи не ви. Ви зачіску помінялі.

- Да, подстриглась.

- А ми все ніяк не зберемося до вас. Спасибі вам! Вы мого чоловіка вылечили. Кондратюк Василь! А я Ганна.  Пам'ятаєте? Давление у него дюже високе було.  За осені ми у вас лежали.  Йому ще операцію на серці хотіли робити. А ви сказали, що у нього давление не від серця и потрібно повне обследование. Так з'ясувалося, що у нього з нирками непорядок. А якби не ви, порізали б зазрячи чоловіка.

- Помню, - тихо ответила Софа, - как он себя сейчас чувствует?

- Так, що йому тепер буде? Здоровий, як кінь. Правда, горілку, тільки на день медичного працівника, одну стопку, за ваше здоров'я.

Більше ні-ні.

Ой! Що ж я сиджу, ви, що замовляти будете?

- Мне кофе, - сказала Софа.  

- Та потрібен вам цей кави. Він поганий. Я вам и вашому чоловіку зараз сама чайку з м'ятою заварю. З будинку принесла. А хочете, у мене мій борщ з пампушками є.
Софа еще не успела открыть рот, как Ганна решила всё сама.

- Що я вас питаю! Ваш чоловік з дороги. Я миттю!

Официантка в мгновение ока умчалась на кухню.

- Дарменовна, я смотрю, ты уже полностью ассимилировалась. Настоящая Николенко!  Даже отчество поменяла.

- Коньков, ничего я не меняла. Это еще приличное отчество. Одна больная меня иначе как Дармоедовной не зовет. Сто раз записывала моё отчество и всё никак не запомнит. А тут недавно на рынке была, слышу, кто-то кричит Софья Димедроловна! Софья Димедроловна!

Коньков неудержимо засмеялся.

- Ну, это хотя бы в тему.

- Я уже никого не поправляю. Устала. Как только не величают.

- А ты, я смотрю, хороший врач. 

- Стараюсь. Как иначе.

- Соф, а дома как? После твоей операции, я только с Идой общался. Она всегда говорит, одно и то же: у тебя всё хорошо. Кстати, а как у неё дела?

- Саш, ну ты же понимаешь, жизнь – это не музей, расставили экспонаты по порядку и всё!  По-разному бывает. В целом, у меня всё хорошо. А у Иды, - Софа тяжело вздохнула, - она несколько раз была замужем, но, увы. Не везет! Одни лодыри попадаются. Она старается, верит, жалеет. А эти уроды на голову садятся.  Зато она состоялась как специалист, у неё частная стоматологическая клиника. На этом поприще она процветает. Есть сын, и даже уже внуки.  Расскажи, как ты?

- Да, что рассказывать, работа, работа и еще раз работа. Домой иногда ночевать заезжаю.

Коньков посмотрел на  розы. Он взял Софу за руку и аккуратно положил её ладонь на цветы.

- Самые лучшие выбрал для тебя. Из Женевы. Соф…

Проворная Ганна поставила на стол две миски с аппетитным борщом и миску с ароматно пахнущими пампушками.

- А це наше сало, - Ганна убрала чашку с остывшим кофе, а на её место, поставила блюдо с тонко нарезанным салом, - соломою, смачно попалені. Дуже гарне, з м'яском.

- Спасибо, Ганна. С утра маковой росинки во рту не было. У меня сейчас  курсы повышения квалификации. На курсы опаздывать нельзя. И в больницу надо. Кручусь, как белка, в колесе.

- Їжте на здоров'я. А це ще огірочки з нашого городу, - Ганна довольно сложила руки на груди, наблюдая с каким удовольствием гости приступили к обеду,  - ось така удача, що вас зустріла. Ой! У мене сьогодні день народження. Може по чарці гарілкі? – Шепотом спросила она.

- Ну, тогда у нас для вас есть подарок, - Коньков открыл свой портфель и достал красивую коробку швейцарских конфет.

- Спасибі! – Всплеснула руками Ганна, - мене чоловік з дому вижене. Скаже, коханця завела.  Такі цукерки дорого коштують.

- Спасибо Вам. Не ожидал, что меня такой праздник будет.

- Ви до нас додому пріезжате, ось це буде свято! У Софії Дормедонтовни руки золоті і серце добре. Вона лікар від Бога.

- Спасибо, - засмущалась Софа.

Ганна проворно ушла и через минуту также проворно появилась. На подносе, прикрытые салфеткой, стояли две кофейные чашки с горилкой.    

­- Будьте, ласкаві, тепер їжте на здоров'я.

- Ну, что врач от Бога, за встречу. Я рад тебя видеть. У меня сегодня, действительно, праздник. Софа, спасибо, что пришла. Ты и человек от Бога.

Съев первую ложку  доброго наваристого борща, Софа вдруг сказала:

- Коньков, а помнишь, как мы после субботника, всей группой         собрались у нас в квартире. А меня  с тобой отправили за лагманом. Ты еще кастрюлю уронил. Мы купили лагман, и пока несли, весь бульон вытек, а мы даже не заметили. В кастрюле дырка оказалась.

- Помню. Я тоже всё помню.

За разговорами и воспоминаниями Коньков не замечал ни её изменившегося голоса, ни шрама на шее, прикрытого легким шарфом, ни мелких морщинок под глазами. Он ничего этого не видел.

Конечно, она изменилась. Время не щадит никого, но для него она осталась той, прежней Фонаревой, которую он помнил всегда: легкой, веселой и почему-то бегущей по институтскому коридору в танкетках на высоченной платформе.

Нет, не бегущей. Летящей на крыльях времени.

- Коньков, тебе надо жениться. Нельзя быть одному.

Коньков отрицательно покачал головой.

- Нет. Не надо, - уверенно ответил он, - я никого не смогу любить так, как тебя.

- Коньков, ну я же не могу быть с тобой.

- А это уже неважно, с ним ты или со мной.

Главное, Фонарева, ты жива!

Жаль только, что ты ребенка мне не родила. Очень жаль.

Прижав к груди розы, Софа смотрела в след уходящему на посадку Конькову.  

- Лікарка моя дорога, що ти плачеш? Цей кошлатий, хто він?

- Учились вместе. Он мне жизнь спас.

- Що ж ти мені раніше не сказала!  Я б йому сала і пиріжків на дорогу загорнула. По всьому видно, самотній він (одинокий он).