Гл. 31-37

Глава 31

Всего месяц Давид не видел Юлю. Тридцать дней, разве это много? Это всего лишь месяц! Но ему казалось, что самый короткий в году месяц превратился в бесконечную череду долгих дней ожидания. И вот сегодня этот «бесконечный» месяц, наконец-то закончился.

«Всё! Еще чуть-чуть и она будет рядом. И вот теперь я её никуда не отпущу».

Давид посмотрел на часы: «Восемнадцать сорок. А почему не объявляют посадку? Самолет уже должен прилететь».

– Почему не объявляют посадку? – Своим уверенным вопросом Давид, привел дежурную в справочном бюро в некоторое замешательство.

– Господи! Это опять ты! Молодой человек, я вам в сотый раз объясняю, летит ваш самолет, летит! Сколько раз можно повторять?

– Так он уже должен прилететь. Время!

– Может и должен! В дороге всякое случается!

– Что вы имеете в виду?

– А то и имею. Задержка может быть.

– Какая задержка, это же самолет, а не самосвал какой-нибудь. Что может случиться, он в воздухе, а там пробок нет.

– Вот именно, что в воздухе. Что хочешь, то и может случиться.

– Вы в своем уме, что вы говорите?

– Я-то в своем, а ты, похоже, нет! Мне целую смену работать, а ты со своей Москвой мне всю плешь проел. Интересно, кого ты встречаешь, такой надоедливый?

– Жену!

– «Повезло» бедняжке! Наверное, ей с утра до ночи голову морочишь, поэтому она и не торопится.

Давид хотел ответить дежурной и сказать ей что-нибудь «приятное», но в это время объявили долгожданную посадку московского рейса. Сорвавшись с места, он помчался к выходу.

– Чтоб ты багаж последним получил, – крикнула вдогонку дежурная.

– Ну, наконец-то, – обнимая и целуя Юлю, радовался Давид, – знала бы ты, как я соскучился. Ждать и догонять, не для меня. Казалось, этот месяц никогда не кончится. А тут еще эта «акула капитализма» – пошутил Давид, имея в виду Алекса, – готовая «съесть» мою сайрочку. Я думал…

– Долго думал? – Не дав Давиду договорить, Юля нервно оттолкнула его.

– Долго. Прости, наверное, дурацкая шутка, я сейчас плохо соображаю.

– Следующий раз, когда будешь шутить, соображай, пожалуйста. А то общаться придется, действительно, только с кильками… в томате.

– Уже пообщался, – глянув в сторону справочного, нервно сказал Давид.

– Тебе хорошо, я тут один и никому не нужен. А каково мне? Когда он там, со своей любовью каждый день возле тебя отирается.

В порыве Юлька подняла руку и хотела ударить Давида, но, сжав кулаки, она обессилено опустила руки:

– Я не осина, чтобы возле меня отираться, – стиснув зубы, сказала она, – а он, действительно, меня любит. Юля отвернулась и отошла в сторону. Ее глаза наполнились слезами.

– Юль, прости меня. Я тоже тебя люблю. И твоему Алексу я ничем помочь не могу.

– Давид, – закричала Юля,– еще одно слово об Алексе, и я куплю обратный билет! И вообще, если бы не Алекс, то и тебя бы не было.

– Юль, не придирайся к словам, это от ожидания и нервов. Думаешь, легко? Я тут, а он там, рядом с тобой. Я думать ни о чем не могу, один Алекс перед глазами крутится и всякая дрянь в голову лезет.

– Кто тебе не давал быть рядом?

– Работа! Как назло, все одно к одному. У меня скоро рука отвалится подписывать эти договоры! Где их Саня берет? А помимо подписи, еще и работать надо. А эту работу, кроме меня, никто не сделает.

– Один со своим богатством расстаться не может, другой с работой.

– А ты хочешь, чтобы он с богатством расстался?

– Давид! – Зло крикнула Юля, – Алекс, между прочим, неделю назад уехал. Он всё понял и уехал. И я уважаю его за это, а за ту ночь, особенно.

– Юль, да понимаю я всё. В Америке с сексуальными домогальствами строго! Надо ему отдать должное, стойкий товарищ.

У Юли всё закипело от злости. Она резко посмотрела на Давида и из её глаз тихо потекли слезы.

– Ну, что я говорила, – торжествующе улыбнулась, проходившая мимо дежурная, – уже и жену до слез довел. Зануда!

– Еще не жену, – нервно ответила Юля.

– Тогда и не торопись за такого зануду замуж выходить, – от всей души посоветовала дежурная.

– Ну что же это такое? Юля! Юля, я так ждал тебя! Прости, прости, – не обращая внимания на дежурную, Давид обнял Юлю, – я не хотел! Я не знаю, что со мной. Алекс он хороший человек, он и мне про ту ночь сказал. Но это, действительно, тот случай, когда я ему ничем помочь не могу.

– А не надо ему ничем помогать. Каждый сам решает, как ему жить. Выбор трудно сделать.

– Если любишь, не трудно.

– Да-а! А ты представь себя на его месте.

Представь, не приехала бы я. Тебя, кажется, познакомить хотели? Как познакомили, так бы и женили. Родили бы вы мальчика. А тут раз, и я приехала, и подвез бы ты меня на дачу. И провели бы мы с тобой ночь полную любви и нежности. А вот теперь, честно скажи, смог бы ты, понимая, что любишь только меня, отказаться от жены и сына и остаться со мной?

От сравнения, у Давида выступил холодный пот на лбу. Абсолютно не представлявший себя в этой ситуации, он не знал, что ответить.

– Не знаю, в таких ситуациях никто заранее не знает, как поступит.

– Трудно,– сказала Юля, – очень трудно, даже если любишь, трудно. Так вот, никогда не решай за другого человека, кому трудно, а кому легко. А он даже на ночь не решился, потому, что понимал, трудно дать человеку то, что не можешь дать. И подлость не сделал. Переспи он со мной, и я бы к тебе не смогла вернуться, да и ты вряд ли бы меня принял. И остался бы Алекс с тем, с чем хотел.

Давид взял в ладони ее лицо и тихо сказал:

– Без тебя трудно.

Нервно дыша, Давид обнял Юлю и то ли оттого, что представил себя на месте Алекса, то ли на месте нелюбимого мужа, он почти закричал:

– С Алексом или без, я бы все равно был! Был… потому, что я люблю тебя! Ты моя! Только моя!

Может, я и глупо вел себя. Может, нужно было все раньше тебе сказать. Но я, действительно, хотел, чтобы все само собой произошло. Чтобы ни только я любил, но и ты тоже.

Не замечая никого, Давид обнимал Юлю, и боялся разжать руки.

Пророчество дежурной сбылось: багаж они получили последними.

Юля стояла возле груды коробок, а Давид относил их в машину.

– А багажа-то сколько! Небось, пол-Москвы вывезли. А говорят в Москве купить нечего, – не преминула заметить возвращающаяся на рабочее место дежурная. Сообразив, она удивленно спросила:

– Ты что? Из Москвы сюда переезжаешь?

– Нет, – безразлично ответила Юля, – у нас свадьба через десять дней.

– Свадьба, это хорошо. А тогда, что ревешь? Зануда довел?

– Все довели.

– Есть еще претенденты? – Пошутила дежурная.

– Есть, – честно ответила Юля.

– Москвич?

– Нет, американец.

– Ну и нужен тебе этот американец! Этот свой! Своего если куда пошлешь, он сразу дорогу найдет, а тому пока объяснишь куда идти, все нервы себе истрепишь.

А этот, – дежурная ласково посмотрела на Давида, старательно укладывающего багаж в машину, – знаешь, как он тебя ждал! «Дырку» мне в голове сделал, пока твой самолет прилетел. Не реви, по всему видно, он хороший, правда, немного нервный, но это от нас зависит.

Укладывая в машину бесчисленный Юлин багаж, Давид несколько раз сдерживал свое желание пошутить по поводу такого количества коробок. Укладывая их в салон машины, он не выдержал:

– Ты что, раритеты из Кремля вывезла? Столько коробок!

– Нет! К свадьбе готовилась. Может, ты передумал жениться? – Ни с чего опять завелась Юля.

– Я никогда не передумаю, главное, чтобы ты не передумала, – очень ласково, стараясь не раздражать Юлю, ответил Давид.

– Куда едем? К вам или к нам?– Опять стараясь учесть ее желание, поинтересовался он.

– На дачу.

– Юль, ну ты что? Дома все собрались, нас ждут. Очень ждут.

Не зная как с ней разговаривать, Давид пытался все же уговорить её:

– Твоя мама пирогов напекла, с изюмом, с орехами, с курагой…

– Ты можешь ехать и есть свои пироги. А я устала, очень устала и сегодня хочу быть или с тобой, или одна.

– Я все понял. Давид посмотрел на Юлю, её глаза наполнились слезами. Она была похожа на потерявшегося маленького ребенка, не знающего, что ему делать. Целуя её в голову, он не пытался сдерживать себя, он говорил то, что чувствовал:

– Не плачь, не плачь, моя радость. Сейчас мы приедем, я искупаю тебя, как ты любишь, ножки помоем, ручки, глазки, чтобы больше не плакали.

А потом, я постараюсь сделать всё, чтобы моя фурия, снова превратилась в сказочную фею.

– Вторую нобелевскую премию хочешь?

– Нет, я, как всегда, пирожками возьму, – вспомнив об утраченном удовольствии, рассмеялся Давид.

– Я читала в одном журнале, что энергетические затраты мужчин на один половой акт равноценны затратам при подъеме на один этаж.

Не велики старания подняться на пятый этаж.

Вот, если бы с небоскреба посмотреть на этом мир …

Это сравнение рассмешило Давида:

– Не верь этим глупостям, дилетант писал. Сам, небось, на первом этаже живет, а вместо дела цветочки поливает. Ю-ля, за-был! – Давид расстегнул куртку и достал очень красивую, но немного помятую розу. Увидев ее, Юлька опять заплакала.

– Ну, а сейчас какое горе? – Тихо спросил Давид.

– Никакого,– вдохнув аромат розы, ответила Юля,– просто я тебя люблю. А с мясом пироги есть?

– Есть.

Пораженный неожиданной переменой, Давид не знал как реагировать. На ближайшем светофоре он ничего не говоря, повернул в сторону дома:

« Или я ничего не понимаю, или «Основы …», дилетант писал».

Глава 32

Завершив все намеченные на день предсвадебные дела, Юля решила зайти в институт. Ей захотелось вспомнить то радостное и веселое время, когда она начинала учиться, когда встретила новых друзей, познакомилась со своей подругой Алькой, с которой и сегодня ее связывают самые доверительные и самые верные отношения. Здесь прошли первые три года ее студенческой жизни. Здесь началось взросление.

Юлька прошла по главному корпусу и, к сожалению, не увидела ни одного знакомого лица.

Постояв в холле, послушав чужие голоса, она с грустью вышла из института.

– Увы, наше время прошло, но жизнь продолжается. Ничто не стоит на месте, и это, бесспорно, правильно. Взрослеют другие.

Жмурясь от весеннего солнца, Юля подошла ближе к дороге, ждать Давида.

– Юлька!

Услышав знакомый голос, Юля оглянулась и увидела своего одноклассника.

– Юлька, это ты?

– Я, Киселев, я.

– Юлька, как я рад тебя видеть. Сколько лет, сколько зим? Юлька! Сколько же мы не виделись?

– Ну, лет десять точно.

– Десять лет? Неужели десять лет?

Киселев растерянно смотрел на Юлю и не верил своим глазам, но больше всего он не верил, в то, что со дня их последней встречи прошло уже целых десять лет.

– Десять лет… А мне кажется, мы только вчера с тобой в кино ходили. Ты совсем не изменилась, еще красивее стала.

– Ну, да,– рассмеялась Юля и снисходительно похлопала Киселева по плечу, а он совсем не по-дружески обнял её.

– «Компот», я вижу, ты и в самом деле, рад меня видеть.

– Еще раз скажи: «Компот», меня «сто» лет так никто не называл. А кроме тебя, я никому не разрешал себя так называть.

– А ты изменился, солидным мужчиной стал. Рада тебя видеть. Юля деликатно отодвинула Киселева в сторону.

– Знала бы ты, как я рад. Поехали, где-нибудь посидим, поговорим. Я знаю одно место, где самые вкусные шашлыки.

– А ты помнишь, что я люблю шашлыки? – Удивилась Юля.

– Про тебя я помню всё. Помнишь, как ты говорила: «Я люблю шашлык, сыр, черный кофе, Компот, в смысле меня, мандарины и губную помаду “Слива”».

– «Компот», когда это было? – Юля нежно погладила Киселева по щеке, а он, обхватив ее за талию и слегка приподняв, закружился вместе с ней.

– Ну, все, Киселев, верю, верю, что рад.

– Еще как, – не выпуская Юлю из своих объятий, искренне радовался Киселев.

– Киселев, веди себя прилично и перестань обнимать мою жену.

Киселев поднял голову и увидел рядом стоящего Гольдберга.

– Ой, «Ломоносов», ну ты размечтался! Идешь себе мимо, ну и проходи.

– Еду.

– Тем более, проезжай! Тоже мне, муж нашелся!

– Киселев, это правда, Давид мой муж. Седьмого у нас свадьба.

– Вы меня разыгрываете. Ты же в Москве замуж вышла. Ты развелась?

– Нет, я вообще, не выходила замуж.

– Как не выходила? – растерянно спросил Киселев.

– Вот так, не выходила.

– Юлька!– окончательно расстроился Киселев, – я ведь женился только потому, что ты замуж вышла.

– Киселев, совет на будущее: любую информацию проверять нужно и желательно самому. А такую, тем более,– глядя на расстроенного Киселева, «подбодрил» его Гольдберг.

– Ой, чья бы корова мычала, – одернула Давида Юля.

– Ну, я то хоть не женился,– улыбаясь, парировал Давид, явно чувствуя себя победителем.

– Киселев, приходите к нам на свадьбу, – Юля достала из сумки приглашение и протянула Киселеву.

Он взял приглашение, не говоря ни слова, сел в машину и уехал, но тут же вернулся и попросил минут двадцать не уезжать.

– Сколько лет прошло, а как «Компот» расстроился. Я не ожидала от него.

– Кстати, знаешь, кем твой «Компот» работает? Заместителем начальника управления жилищного строительства.

– Ничего себе! А живет вместе с родителями жены. Неужели себе не может отдельную квартиру построить? Мне его мама рассказывала, что у него там просто сумасшедший дом. Его жена к прошлогоднему снегу ревнует, а теща еще больше подливает масла в огонь. Он разводиться собирался. Однажды они довели его так, что он чуть тещу не побил. И это наш интеллигентнейший Киселев.

– Мне такое трудно представить,– искренне посочувствовал Киселеву Давид.

– Да! На его семью посмотришь и жениться не захочешь.

– Ты поэтому замуж не вышла?

– Нет.

– А можно узнать, почему? Но если не хочешь, можешь не отвечать.

– Да, нет. Я бы все равно тебе рассказала, никакого секрета нет. Он брат моей сокурсницы, вроде, и парень неплохой, но не получилось у нас ничего. Сначала его мама была против, думала, я из-за прописки замуж выхожу. А когда узнала, что у меня своя квартира, папина сестра, к сожалению, к тому времени умерла, наоборот сильно обрадовалась.

Мы слишком много сил потратили на выяснение кто и почему замуж выходит. А за всеми этими выяснениями, обидами, чувства очень быстро сошли на нет, теперь я понимаю, что их просто не было. Так, инстинкт самосохранения сработал. К счастью, не сложилось.

А ради красивого сервиза в подарок, замуж выходить не стоит.

Где-то, через год после аспирантуры девчонки с работы уговорили меня познакомиться с одним местным кандидатом. Пригласил он меня в кино, посидели в кафе, а он деньги забыл.

Я заплатила десять рублей. Два дня девчонки мне внушали, что это недоразумение и он обязательно занесет деньги. Он занес, но только пять рублей.

Еще пять рублей я взяла с этих двух свах, чтобы впредь не занимались такими делами.

Я не могу так знакомиться, чувствуешь себя залежалым товаром на базаре. Ты прав, все само собой должно происходить. На этом и закончились мои попытки создать семейный очаг. Вместо очага, хотела камин в зале построить, но, к сожалению, по техническим причинам и это оказалось невозможно. Не знаю, почему, но мне все какие-то проблемные попадались. Постепенно я пришла к выводу: мужчины, как класс, просто вымирают.

– Нет, не вымирают, а просто боятся быть отвергнутыми, – вступил на защиту классовых интересов Давид, - в прошлом году я к тебе заезжал: один раз ты была в командировке, второй раз – в Германии у подруги.

– А перейти через дорогу и спросить номер телефона, это выше разума? Или ты боялся быть отвергнутым?

Давид смущенно улыбнулся и зажмурил глаза в знак согласия.

– Вот уж не думала, что у тебя и такие комплексы,– искренне удивилась Юля.

– А знаешь, почему ты меня не застал?

– Почему?

– Потому, что ко мне надо приезжать, а не заезжать.

– Я к тебе в марте собирался, честно говорю.

– Кто знает, что было бы в марте, если бы я в декабре не приехала. Надо приезжать тогда, когда чувствуешь, а то пока собираешься, можно и опоздать. А в марте, я так думаю, ты не ко мне собирался, а на американскую компьютерную выставку. Обманщик.

Давид на минуту задумался и представил, что могло быть, если бы Юля, действительно, не приехала.

Aлекс! Мысль о нем иглой пронзила его сознание, и от чувства мерзкой и липкой ревности влажные ладони сжались в кулаки. Идиот! Как же я сразу не понял: Алекс с букетом не поздравить её приходил!

– Давид, ты Лену Матюшкину, с параллельного, помнишь? – рассматривая кассеты, спросила Юля.

– По фамилии помню, а на лицо нет. Наверное, ничего особенного, а то бы запомнил, – попытался пошутить Давид, отгоняя дурные мысли.

– Ой! Тоже мне, ловелас нашелся. Я вчера её случайно встретила, радостью поделилась. Вместо поздравления она сказала: «Хорошо пристроилась»! Оказывается, ты завидный жених!

– К сожалению, не в мировом масштабе. Так, по местной шкале ценностей, – опять вспомнив Алекса, не понятно, зачем озвучил свои мысли Давид.

– Гольдберг, я от её цинизма дар речи потеряла и ты туда же.

– Прости, я не хотел тебя обидеть. Прости.

– Прощаю.

Глядя на Юлю, деловито наводившую порядок в бардачке, Давид облегченно вздохнул. Его абсолютно не волновало, что сказала какая-то там Матюшкина, которую он и по фамилии не помнил. Мысль о том, что он мог опоздать, как набат, стучала в его голове.

«А что было бы в марте»? – Про себя повторил он, – это уже не важно! Важно, что в марте она станет моей женой. Моей!

Давид закрыл глаза и еще раз повторил:

– Моей женой. Моей! Он протянул руку и нежно погладил Юлю по спине. Он немного успокоился. Какой-то невидимый груз слетел с его плеч.

– А мне Игорь Полянский выдал, когда узнал, на ком я женюсь: «Правильно делаете. Она одна, ты один. Почему бы нет»?

– Я ему сказал, что люди не поэтому женятся. Ты представляешь, он спросил: «А почему»?

– Потому, что любят друг друга.

А он только развел руками: «Может быть».

Он какой-то другой стал, в институте был веселый, доброжелательный.

– Да он женился по расчету. Он Ирку Холодову любил. С ней у него и любовь была и расчет был правильный. А когда ее всемогущий отец умер, он понял, что Иркиному образу жизни соответствовать надо и теперь самому шевелиться. Вот он быстренько и переметнулся, женился на крепком хозяйстве: дом, машина, деньги и дочь одна, тоже крепенькая. Ему теща до сих пор ему свежие тортики к завтраку печет. Гольдберг, ты, что такой бледный? Не расстраивайся, есть и положительные отзывы о нашем браке. Я вчера в школе была. Тебе привет от Любови Павловны. Она за тебя так переживает, говорит мне: «Юлечка, Давид такой тонкий мальчик, его понимать надо».

Я ей поклялась, что тебя бить не буду. А Эльвира сказала: «Поздравляю, дождался». Оказывается, она хотела тебя со своей племянницей познакомить. Хороший тандем: армянка с евреем, смесь гремучей змеи с колокольчиком.

Давид посмотрел на грустно-веселую Юльку:

– Не слушай, Юль, никого. Помни только, что я тебя люблю. Дороже и важнее тебя в моей жизни никого нет.

– Я тебе тоже самое хотела сказать. Я тоже тебя люблю. Юля погладила Давида по щеке и хотела поцеловать, но в это время в окно машины постучал вернувшийся с букетом гвоздик, Киселев.

– Я вас поздравляю. Прости, Лёлька, я знаю, ты любишь розы. Не сезон!

Он пожал руку Гольдбергу и, попрощавшись, уехал.

Давид искоса посмотрел на Юлю и на пылающий букет революционных цветов.

– Ну, это конечно не из Парижа, а у себя дома мы и получше цветочки купить можем. Торжествующие нотки его голоса слились с визгом развернувшейся машины.

– Ой, Гольдберг, соревнования между октябрятскими звездочками не устраивай, придумай что-нибудь поинтересней. И вообще, поаккуратнее, не дрова везешь.

Остановившись у обочины дороги, Давид с досадой положил голову на руль:

– Юлька, как же достали меня твои женихи!

– Кто? Женихи?– Возмутилась Юля.

Где они были столько лет? Женихи! Лень трубку снять? Да и в Москву, я думаю, заезжали. Когда все рядом – проще. Напрягаться не надо. Как женился, так пусть и живет. Следующий раз головой будет думать, а не другим местом.

Юля безучастно посмотрела на букет и положила его на заднее сидение:

– Женихи! Жених у меня всего один – ты.

– И все-таки, – усмехнулся Давид,– мне бы хотелось, поскорее получить, как выясняется, очень почетное звание Вашего мужа.

– Какие проблемы?

Промелькнувшая искорка в Юлином лукавом взгляде, для Давида стала той искрой, из которой возгорается пламя.

– На дачу? – «Объятый пламенем», радовался Давид, – карантин отменяется!

Юлька отрицательно покачала головой и, глядя на мгновенно сникшего Давида, очень спокойно сказала:

– У нас дома никого нет и потом это ближе.

Облегченно вздохнув, Давид обнял Юлю:

– Ну, Юлька! Держись!

Глава 33

Юля лежала у Давида на плече. Улыбаясь, она о чем-то думала и медленно водила рукой по его груди, закручивая на палец колечки влажных волос.

– Странно, когда мы учились в школе, я и думать не думала, что мы можем быть вместе, и уж совсем не думала, что ты такой.

– Какой?

– Такой нежный и в то же время такой…

Юля замолчала, подбирая подходящее слово, а Давид испугался. За все время, что они вместе, он ни разу не спросил её, что чувствует она. Он был абсолютно уверен, что ей так же хорошо, как и ему.

– Юля, что-то не так? Тебе плохо со мной?

– Ты что? Мне очень хорошо! Я совсем не это имела в виду, просто твоя нежность не сочетается с твоей одержимостью, и извините, твоим непомерным желанием. Это же не капуста, на зиму не заготовишь.

Облегченно вздохнув, Давид засмеялся:

– На какую на зиму? В таком темпе я лет через десять наверстаю упущенное. А я испугался, думал, тебе плохо или больно.

Но немного помолчав, Давид согласился:

– Ты права, я действительно, тороплюсь. Тороплюсь всё успеть, но это вполне объяснимо: я очень долго ждал тебя. Я не хотел добиваться твоей любви. Я не хотел, чтобы ты любила меня за что-то. Любовь за подарки или еще хуже за прыжки с моста в качестве доказательства, я считаю, такая любовь унизительна и, вообще, это не любовь.

– Я тоже этого не понимаю.

Юлька еще сильнее прижалась к Давиду и стала целовать его грудь.

– Юля, ты же не любишь, когда я липкий.

– Какой ты липкий, ты весь мокрый.

Давид наклонился к Юле и нежно поцеловал её.

– Юлька-а, ты сегодня какая-то другая. Карантин отменила. Липкого целуешь, вставать не хочешь.

– Вставать я всегда не хочу. Просто кто-то же должен встать первым. Уж лучше встать, чем умереть от истощения.

– Честно сказать, рядом с тобой я не могу сдерживать свое желание.

– Я это заметила. Любое мое спотыкание о твой стул, ты расцениваешь как сигнал к действию.

– Нет, как особый знак внимания! Засмеявшись, Давид прижал Юлю еще ближе к себе.

– Юлька, знала бы ты, что я чувствую, когда ты рядом… но если я тебя утомляю, тогда…, – Давид замолчал, он вдруг понял, что сейчас может сказать непростительную глупость по отношению к себе, – тогда… тогда придеться терпеть,– передумал он, – что делать? Природный потенциал требует полной реализации. И потом, – Давид с притворной застенчивостью смотрел на Юльку, – аппетит приходит во время еды. Народная мудрость! А мудрость надо уважать. Отсюда вывод: регулярные тренировки, подкрепленные теоретическими знаниями, и, результат не заставит себя ждать, ваш закаленный организм выдержит любые нагрузки, в смысле меня.

– Гольдберг, а ты еще и болтун! Видела я твои теоретические знания. И где ты такие книги достал?

Я кроме Кона ничего и не читала, но это так, ликбез.

А у тебя и физиология, и психология, и даже практические советы в «художественном переплете», и всё переводы. Я, честно, понятия не имела, что у нас синдромы всякие бывают. Я думала, что все это естественно, в смысле, так и должно быть. И уж совсем не догадывалась, что женщине требуется повышенное внимание в предменструальный период, а там все так расписано, прямо методическое пособие по уходу за нервно больными. И ты все это читал?

В знак согласия Давид улыбнулся и закрыл глаза:

– Ещё и перечитывал.

Перефразировав подходящую пословицу, Юля решила тоже блеснуть народной мудростью:

– Гольдберг, – Юлька не удержалась и разразилась веселым, заливистым смехом, – просвещенье – мать ученья!

– Мать уменья! – Гордо поправил Давид.

– Гольдберг! Кто о чем, а ты всё про свою единственную мысль! Не ожидала, что ты такой настырный!

– И я не ожидал от тебя такой царской милости, – Давид обнял Юлю и, едва прикоснувшись, поцеловал её в висок, – сегодня ты меня удивила. Ты, правда, какая-то другая. Сегодня что-то произошло?

– Произошло. Встреча с Киселевым.

Сегодня я многое поняла. Сегодня, я увидела, как тяжело мужчине, когда его не понимает женщина, тем более жена. Мне казалось: мужчины менее болезненно воспринимают скандалы и ссоры.

Думала: вы грубее в своей организации. А оказывается, наоборот, к вам нужно гораздо бережнее относиться. И за любовь надо бороться, но не тогда, когда произойдет самое страшное, а каждый день, каждый миг беречь это чувство. И ты прав, нужно задумываться не только над поступками, но и над каждым словом, которые мы говорим друг другу. Фёдор Иванович очень правильно заметил:

«Нам не дано предугадать,

Как наше слово отзовется…»

Тогда, в машине, ты одним словом перевернул всю мою жизнь, и именно тогда я поняла, что ты и есть тот единственный мужчина, о котором я мечтала.

Удивительно, ты столько лет был рядом, а я даже не думала о тебе. И именно с тобой я счастлива.

– А я думал. Только о тебе и думал.

– А после встречи с Киселевым, я еще одно поняла: как страшно всё это потерять.

Вдохновленный Юлькиным признанием, Давид не смог сдержать и свои «наболевшие» чувства:

– Как я понимаю из выше изложенного, – с нескрываемой иронией произнес он, – карантин отменяется на-все-гда!

Еще лучше понимая, что за этим последует, Давид приготовился к «атаке», но к его удивлению, атаки не последовало. Юля приподняла голову и нежно поцеловала его в губы.

Её поцелуй, проникновенный голос и слова, от которых можно потерять сознание вместе с головой … «Какой карантин? Ты мой муж и тебе принадлежит всё: и я, и мои чувства, и мои желания.

Она провела рукой по его телу и он уже ничего не слышал и не помнил … «Юлька …ты …ты моя жена…это правда…»?

– Пра-а-а-вда …

……………………………………………………….

В состоянии блаженства и ни с чем несравнимого удовольствия, пораженный Юлькиной мягкостью и покорностью, Давид не то, что вставать, шевелиться не хотел. Но он честно пытался заставить себя встать первым и сварить Юле кофе или предложить ей ванну, как она любит. Он думал и никак не мог решить, что лучше? Ванна или все-таки кофе? Как вдруг почувствовал знакомый аромат теплой ванильной булочки. Открыв глаза, он увидел перед собой небольшой поднос. На салфетке лежала его любимая булочка, а рядом стоял стакан с холодным апельсиновым соком.

– Юлька, какое масло? Я сейчас в облако превращусь, – чуть не задохнулся от непредвиденного удовольствия Давид.

– Ваша очередная премия!– Пошутила Юля, – вот только в облако превращаться не надо, насколько я помню, сублимация – процесс необратимый. А я хочу, чтобы ты и на ночь остался.

– Юлька! Какая ночь! Я с тобой на всю жизнь останусь!

– Ну, ладно, я согласна. Ты пока отдыхай, – Юля нежно чмокнула Давида в щеку и ласковым голосом прошептала ему на ухо, – а я приготовлю тебе ванну и посмотрю, что там на ужин. «Природный потенциал» беречь надо!

Не ожидавший такого продолжения, покинутый всеми мыслями Давид лежал и впервые в жизни ничего не хотел, ничего, кроме одного: пусть она всегда будет рядом.

«Может и правда надо стихи учить? Тютчев-то, оказывается, соображал, что писал».

Выйдя из ванны, Давид, еще раз был приятно удивлен: красиво накрытый стол, горящие свечи, музыка и Юлька, ласковая, кроткая и безумно красивая. У Давида перехватило дыхание.

– Юля! Так ведь можно с ума сойти, а ты говоришь не торопись.

– Давид, оденься и пригласи меня танцевать,– тихим, нежным голосом, попросила Юля.

Давид обнял Юлю за талию, наклонив голову, он услышал, как сильно стучит ее сердце.

– Юля, я не могу понять, что сегодня происходит?

Я чувствую, что что-то происходит! У меня, как тогда, в машине, руки дрожат.

– Все правильно. Тогда я влюбилась в тебя, а сегодня я стала твоей женой. Наверное, это правда: браки свершаются где-то на небесах или внутри нас.

Глава 34

Из окон его офиса, на двадцать восьмом этаже, океан был виден, как на ладони.

Он любил смотреть на океан. Океан вдохновлял его.

В часы заката розовые и золотистые облака, застывшие у горизонта, придавали неповторимую величественность земному творению природы. В бескрайнем просторе, окрашенном щедро разлитым золотом, океан сливался с небом. Или небо утопало в океане…

Океан...

Торжествующее единство и неоспоримое могущество творца отвлекало его от суетности бытия и давало силы жить.

А еще, он любил приходить к океану ночью.

Звездная бездна распахивала перед ним свои объятья. Стоя на краю клифа он мог рукой дотронуться до звезд.

Это край и начало мира.

Здесь, только здесь он чувствовал себя легко и свободно. Потому что только здесь в этом безбрежном просторе ночного сумрака она незримо была рядом с ним.

Он. Она. И любовь, коснувшаяся его, как крыло ангела, и оставившая в душе светлую, молчаливо-нежную грусть.

Временами грусть становилась невыносимой тоской. И тогда он шел на угол Пауэлл и Маркет, там играл мулат. Он играл легко, страстно и никогда одинаково. Мулат всегда улыбался, и казалось, что чувство грусти ему неведомо.

Он не играл, он так жил.

А иногда, просто так, Алекс катался в старинном трамвайчике, который неспешно проезжал по самым красивым улочкам города и медленно с холмов спускался к океану. Но если в этом трамвайчике ему не хватало места, он стоял на подножке, и именно это напоминало ему Москву и его детство. Беззаботное, счастливое детство…

– Здравствуй, Алекс.

Он подумал, что ему это послышалось, но он все же повернулся.

Это действительно была Юдит.

– Здравствуй. Я ждал тебя через неделю. Каким ветром вас сюда занесло из далекой Европы?

– Так сложились обстоятельства. Мама мне передала твою просьбу.

О чем ты хотел поговорить со мной? – Юдит хозяйским взглядом оглядела кабинет и села за рабочий стол Алекса.

– Я внимательно слушаю,– у нее был спокойный, но немного необычный голос. Незнакомый.

А её знакомый и обычный голос он уже не помнил. Он не помнил, когда видел её в последний раз. Не помнил, о чем они говорили. И говорили ли вообще.

В его воспоминаниях об их общем прошлом, она запомнилась ему робкой девочкой с застенчивым взглядом и едва заметной улыбкой на губах, тронутых его поцелуем. Но сейчас он не помнил вкуса её вишневых губ, не помнил запаха её тела. Странно, но он не помнил, как она выглядит без одежд.

Он помнил её страсть… неуемную, всепоглощающую и разрушающую… Страсть к деньгам… Эта страсть затмила все…

– Я хочу с тобой развестись,– после короткой паузы и без предисловий сказал Алекс.

Юдит не ожидала такого ответа и была сильно удивлена. Она быстро взяла себя в руки, но все же, не смогла скрыть своего удивления:

– Тебе надоело любоваться океаном, или ты решил сменить место работы, а может, и место жительства?

– Понимай, как хочешь. Только помни, что ни место работы, ни место жительства и даже наличие денег не делают человека счастливым.

Оглядев стол Алекса, Юдит остановила взгляд на фотографии. Хорошо рассмотрев фотографию, она растерянно спросила,

– Ты влюблен?

– Для тебя это важно?

Юдит кивнула в сторону фотографии:

– Это она?

– Юдит, зачем тебе это? Я же не спрашиваю тебя, с кем ты живешь по полгода в Европе?

– А вот это не твое дело. Впрочем, я заехала к тебе не по этому поводу. Мы решили не ждать твоих родителей, я думаю, тете Бетти все равно, кто будет присутствовать не её похоронах. Поэтому я перенесла похороны на завтра. Завещание вскроют через семь дней после похорон. В Сан-Франциско я приезжала к её адвокату.

– На похороны я обязательно приду. А на чтение завещания, я думаю, нет смысла. Все, что будет завещано мне, пришли по почте.

– Да, нет. Ты в списке обязательных лиц, разве адвокат тебя еще не уведомил? Двадцать седьмого в десять утра, в Аламо-сквер. И просьба, не опаздывать. Без тебя не начнут процедуру оглашения.

Юдит еще раз внимательно посмотрела на фотографию:

– У тебя хороший вкус. Если это она, я думаю, вы подходите друг другу, – Юдит усмехнулась и разочарованно посмотрела на Алекса, – неужели ты нашел ту, которая верит, что самое главное в жизни любовь?

Она немного помолчала и аккуратно поставила Юлин портрет на место.

– А об остальном, поговорим, когда я вернусь из Боливии.

– А там тебе, что делать? – Искренне удивился Алекс.

– А вот это, уж точно, не твое дело, – Юдит резко встала и, не прощаясь, ушла.

Глава 35

Свадьба!

Это самый радостный и долгожданный день в их жизни.

День, окутанный белой дымкой её фаты. Море белых цветов и белая дорожка, усыпанная монетами и лепестками роз.

И её сюрприз – белоснежный полог хупы.

День освещения и возвышения:

– Этим кольцом ты посвящаешься мне …

– Этим кольцом ты посвящаешься мне…

День воплощения ее мечты и день его триумфа.

Счастье и радость!

Её улыбка и слепящий свет его глаз.

Ba mir bistu shein ba mir ostu hein …[1]

Ты только не забудь, что назад не вернуть

Эти дни и года, они проходят навсегда

Запомнить каждый миг старайся ты,

Пока в моей руке лежит твоя рука.

В объятьях твоих я становлюсь таким,

Что без тебя весь мир мне кажется другим.

Как ты мне дорога, себя на мысли ловлю,

Ведь я тебя так безумно люблю…,

Эти слова и музыка, закружившая их в вихре вальса.

И слова, как музыка:

– Я люблю тебя, я люблю!

– Любимая, этой ночью ты будешь любоваться миром с «Эвереста».

Ты знаешь, что «Все благословения, которые получает человек, приходят к нему только благодаря жене» [2].

«Неженатый мужчина не может достичь совершенства»[3].

– Я знаю, любимый, что «незамужняя женщина – это незаконченный сосуд».[4]

А самый лучший наряд для женщины – это объятья любящего мужчины.

– Твои наряды будут самыми лучшими.

Я закончу этот сосуд и наполню его влагой,

Но никогда, никогда не смогу насладиться тобой.

– Я люблю тебя!

– И я люблю тебя! 

---

[1] Для меня ты самая красивая, для меня ты самая лучшая (еврейская песня)

[2] Цитата из Талмуда

[3] Цитата из Талмуда

[4] Цитата из книги Зоhар

Глава 36

На оглашение завещания Юдит приехала вместе с сыном. Увидев отца, Илан очень обрадовался. Он, еще ребенок, никак не мог понять почему он живет с бабушкой и дедушкой, и почему его мама всегда где-то далеко, а папа всегда на работе. Сейчас он был безмерно рад и по-детски счастлив, его мама и папа рядом с ним. Илан уселся на колени к отцу и обхватил руками его шею. Не переставая тараторить, он рассказывал о своих самых сокровенных тайнах. Рассказывал о своих первых успехах в школе, о новых друзьях, обо всем, что сейчас занимало его, и являлось самым главным в его детской жизни. Алекс с замиранием сердца слушал его сладкую болтовню.

Обнимая Илана, Алекс совершенно неожиданно, вдруг, почувствовал какой-то необъяснимый страх:

«А вдруг с ним что-то случится? Вдруг его кто-то обидит? Или еще хуже …»?

От внезапно пришедших мыслей, у него все похолодело внутри: «Нет, нет, он должен жить только со мной. Я должен каждый день видеть его. Он должен быть всегда рядом, он мой сын, мой … и только потом их внук».

– Папа, папа, а знаешь, я придумал…

Алекс бережно прижал к себе сына и, чувствуя его нетерпение поделиться придуманным, ласково спросил, – что ты придумал, мой мальчик, говори, говори, я тебя слушаю… слушаю…

Чувство нежной заботы, ответственности и трогательной отцовской и сыновней любви, с этого мгновения неразрывно связало этих двух самых родных людей.

То, что читал адвокат, Алекс не слышал, он весь был поглощен вниманием к сыну.

Веселый смех Илана заставил оглянуться всех. Адвокат очень вежливо сделал замечание и попросил соблюдать тишину.

После оглашения части завещания адвокат, следуя предписанию Элизабет, попросил присутствующих друзей и подруг покинуть собрание и остаться только членам семьи.

В комнате остались Юдит, её родители и Алекс с сыном.

Адвокат продолжил:

«Дорогая Юдит,– писала тетя Бетти,– нам с Майклом Бог не дал детей. В тебе мы видели свое дитя. Ты стала для нас нашей надеждой. Но твое непомерное увлечение путешествиями безнравственно по отношению к семье. Ты лишила нас уверенности в успешном продолжении работы Renaissance Capital. Это единственный плод всей нашей жизни.

Все принадлежащие нам акции Renaissance Capital, вилла в Сан-Франциско и коллекция старинных монет переходит в собственность Алекса Коэна. В свою очередь, Алекс Коэн, унаследованный сегодня пакет акций Renaissance Capital, может передать в наследство только своему сыну, Илану Коэну, рожденному в браке с Юдит Леви».

Юдит получила в наследство квартиру в Окленде

и драгоценности Элизабет.

– Поздравляю тебя. Теперь ты богат и свободен,– немного подумав, Юдит добавила,– почти.

– Это все относительно, я предпочел бы быть счастливым!

Юдит с грустью посмотрела на обнявшихся Алекса и Илана, в её взгляде была холодная пустота и разочарование.

– Юдит, я хочу с Иланом провести выходные, пусть он останется у меня.

– Я не возражаю, это ваше право,– также холодно ответила Юдит,– можешь готовить документы для развода, по возвращению из Южной Америки я все подпишу.

Но Юдит не вернулась из этого путешествия.

Через две недели после её отъезда, Алексу позвонил сотрудник американской дипмиссии в Ла-Пасе, и сообщил, что его жена, Юдит Коэн-Леви и её спутник, погибли в горном ущелье по дороге в город Рурренабак.

Глава 37

Любимая, «я пришел к тебе с рассветом, рассказать, что солнце встало…»,– Давид нежно пощекотал Юлькин нос и поцеловал её в закрытые глаза.

– Юленька, ну открой глазки, ну, посмотри на своего мужа, посмотри, что я придумал, – и еще раз оглядев спальню, он с гордостью добавил, – сам!

– Я не хочу открывать глаза, если я открою глаза, надо будет вставать, а я не хочу. И потом, от твоего «Эвереста» у меня до сих пор кружится голова.

– Я тебе кофе сварил.

Давид осторожно, стараясь не пролить, перенес чашку с греческим орнаментом с комода на тумбочку возле кровати.

– Кофе в постель я не люблю, – никак не желая открывать глаза, Юлька томно растянулась и, перевернувшись на бок, обняла подушку, – утром я люблю пить сок, желательно апельсиновый, он бодрит. А кофе надо пить с черным шоколадом или с маленьким печеньем, сидя у камина, – пробормотала она,– и вообще, я не хочу вставать.

– Юлька, я тебя сейчас укушу. Ты раньше это не могла сказать? Я этот кофе два раза варил... Плиту сама мыть будешь.

Давид, качая головой и что-то бормоча себе под нос, пошел за соком. Услышав звук открывающейся двери, Юлька, томно застонала,

– А кто мне ножку поцелует, я буду скучать, пока Вы ходите за соком.

Давид вернулся и поцеловал Юлькину ножку. Дойдя до двери, он опять услышал стонущий Юлькин голос:

– А теперь вторая ножка скучает.

Поцеловав не только ножки, Давид не желал идти за соком.

– А может, я лучше исполню еще одно ваше желание, тем более, оно обоюдное?

– Н-е-т! Я хочу пить! – Юлька кокетливо убрала его руку со своей груди.

Выпив сок, она наконец-то, открыла глаза.

Первое, что она увидела это цветы. Комната утопала в цветах, а на белом, в безумных кружевах, одеяле лежала роскошная бордовая роза.

Вдохнув благоухающий аромат цветочного великолепия, Юлька нежно погладила Давида по щеке:

– Го-о-льдберг! Когда ты успел? У меня нет слов! Я и не мечтала так проснуться. Ну, почему, почему ты не разбудил меня раньше? Как красиво…

От объятий Давида и переполнявших Юльку чувств, в ней неожиданно проснулось чувство солидарности и сострадания:

– Гольдберг, а кружева и цветы в городе ещё остались? Восьмое марта все-таки!

– Не-ет, – гордо ответил Давид.

– Гольдберг, да ты, оказывается, романтичный мужчина, такого я от тебя не ожидала, – расправляя рукой бесчисленные кружева и оборки на одеяле, Юля как могла сдерживала смех, – одеялко где раздобыл?

– Секрет, – осознавая кружевное изобилие, засмеялся Давид.

– Гольдберг, ты, точно, сумасшедший, но я все равно, все равно тебя люблю! Гольдберг – ты гений…

Я, правда, не ожидала…

Я люблю тебя…

Утопая в бесчисленных кружевных оборках, без признаков какой-либо гениальности, в абсолютно отупевшем от Юлькиных слов состоянии, Давид лежал и наслаждался наличием жены, её радостным щебетом и всеми остальными вытекающими из этого состояния удовольствиями.

Он счастлив.