Гл. 11-20

Глава 11

Дверь квартиры открыла мама Давида.

Увидев улыбающегося Давида и Юлю с огромным букетом роз, Алла Иосифовна сразу поняла серьезность происходящего. Она хотела что-то сказать, но Давид поднес палец ко рту и не дал ей сказать ни слова.

– Мама, дай мне белую рубашку и ремень для брюк.

Юля с Давидом вошли в его комнату. Давид закрыл дверь и стал раздеваться.

– Зачем тебе белая рубашка, ты и в этой мне нравишься.

– Затем, чтобы подчеркнуть торжественность момента, а ремень, чтобы в этот самый момент, штаны не потерять. Не думал, что за одну ночь, можно так похудеть.

Застав сына без рубашки и в расстегнутых брюках, Алла Иосифовна опешила.

– Давид, что с тобой? Ты бы еще до гола разделся, нахал.

– Уже раздевался и нахалом меня обзывали, – беря рубашку, поделился радостью Давид.

– Давид, я тебя не узнаю.

– Всё. Иди. Сейчас узнаешь.

– Давид, у нас гости,– на всякий случай предупредила Алла Иосифовна и в состоянии легкого шока вышла из комнаты.

– Скажи мне, зачем тебе этот стриптиз и зачем тебе белая рубашка?

– Чтобы придать немного свежести моему не выспавшемуся организму.

– А-а! А я подумала, действительно, момент торжественный.

– Юль, не шути, мне твоей Галахи еще надолго хватит, а у меня, сейчас, действительно, ответственный момент.

Давид обнял Юлю и поцеловал её в плечо.

– Ты в этой кофточке такая воздушная, свежая, действительно, похожа на фею. Вам к лицу белый цвет и последствия бессонной ночи.

Целуясь, они не услышали, как в комнату вошла бабушка.

– Извините… я стучала…

Давид, после того, что я сейчас видела, ты как порядочный мужчина, должен жениться на Юле.

– Уже женился.

– Когда же ты успел? – Поразилась Елена Моисеевна

– Сегодня ночью… я…

Не дослушав внука, Елена Моисеевна с реактивной скоростью двинулась ему навстречу. Он протянул ей руки, понимая, что она хочет его поздравить.

Но она, в буквальном смысле, смела Давида со своего пути, подошла к Юле и что-то прошептала ей на ухо. В ответ, Юля сделала то же самое.

Довольная Юлиным ответом, Елена Моисеевна заулыбалась и, забыв, зачем заходила, вышла из комнаты со словами,

– Йося, мы можем спокойно умирать.

– Что она тебе сказала?– Поинтересовался Давид.

– Спросила.

– Что?

– Достойный ли ты мужчина.

– А-а ты? Давид, как в ожидании приговора, растерянно смотрел на Юлю.

– А я, ответила, что ты гений не только в математике.

И теперь, в избытке испытав гордость от Юлиного ответа, Давид обхватил ее за талию и, приподняв, закружился вместе с ней.

– Юля…– нежно целуя, он тихо сказал, – Юлька, я не смогу больше без тебя жить, – обнимая, он не замечал, как все сильнее и сильнее сжимает её в своих объятьях.

– Если ты сейчас меня раздавишь, то точно будешь жить один.

– Прости меня, прости, я не хотел, – виновато улыбнулся Давид, – я до сих пор не верю, что все это со мной.

– Прости меня. И бабушку прости. Что делать? У нее переходный возраст. С этого света на тот. Она у нас «Комсомолку» первая читает. Любознательная очень.

– Ну, ты тоже, умник, переходный возраст. Она же за тебя волнуется, и я её хорошо понимаю.

А кстати, очень любопытно, игнорируя общение с прекрасной половиной человечества, где вы, этому, научились?

– На практических занятиях по прикладной математике, – съязвил Давид, – этому, научиться нельзя. А вот теоретические основы психофизиологических особенностей женского организма, я думаю, знать надо.

Желая блеснуть не только знанием математики, Давид говорил очень уверенно. И то, что он разбирается в психологических и особенно в физиологических особенностях женского организма, не вызывало никаких сомнений.

– Как интересно! И какие же есть у нас физиологические особенности? – Еле сдерживая смех, спросила Юля.

– Разные. С одной из них, я думаю, мне предстоит познакомиться в ближайший месяц, и уже, согласно графику, мне придется корректировать, свои, физиологические потребности.

–Да-а, – глубокомысленно произнесла Юля. «Ломоносов», может Вы и нам, что-нибудь из вашей физиологии посоветуете.

– Только одно – меня любить.

Пойдем, любознательная, нас уже заждались.

Войдя в зал, и поздоровавшись со всеми гостями, Юля хотела сесть рядом с Еленой Моисеевной, зазывно приглашавшей её к себе, но Давид задержал Юлю и неожиданно для всех сказал:

– Дорогие пассажиры и славные труженики железной дороги, позвольте сообщить вам приятнейшее известие: я сделал Юле предложение и она, согласилась стать моей женой.

После сказанного Давидом, Гоголь со своей немой сценой, и Станиславский со своей паузой могут «спать» спокойно.

Первой очнулась мама Давида:

– Вы умные люди,– без сомнения сказала она, – я, надеюсь, вы понимаете, что делаете. Мы очень рады и поздравляем Вас.

Александр Викторович, папа Давида, растерянно развел руками,

– Я рад за тебя, сынок, мы так долго ждали этого момента, и все равно это так неожиданно.

Отец обнял Давида, и все заметили, как его крепкие мужские руки неловко соскользнули с плеч сына.

– Это от радости,– не скрывая волнения, сказал Александр Викторович.

– А теперь, все встаем и идем к родителям Юли,– обратился ко всем Давид.

– А я? А мы? – Боясь остаться не у дел, растерянно спросила бабушка.

– А вы, – засмеялся Давид, – с флагами и барабаном, возглавляете колонну.

– Кто такая эта Юля? – Шепотом поинтересовалась подруга Аллы Иосифовны, Клара, – где он её нашел? А как изменился! Я не помню его таким веселым.

– Счастливым, – вмешался в разговор Борис, муж Клары, – сплетницы, одевайтесь.

– Алла, а что, мы тоже идем?

–Да, Алла, и я хотела об этом спросить, – проявила интерес вторая подруга Аллы Татьяна, – в таком событии и нам поучаствовать хочется.

– Не знаю, сейчас спрошу у Давида,

– Давид, все железнодорожники идут или только родители с пассажирами?

– Конечно все,– не дожидаясь решения Давида, ответила Юля, – чем больше людей будет участвовать в моем спасении, тем больше вероятность, что я останусь жива. Я перед праздником с папой поссорилась, он хотел, чтобы я осталась дома, а я с Давидом уехала.

– Мы своих в обиду не даем, – радостная Елена Моисеевна обняла Юлю, – такие красивые девушки нам как раз самим нужны.

Взяв бразды правления в свои руки, Елена Моисеевна старалась проконтролировать весь процесс сборов: проследить тот ли пиджак надел муж, успеть посмотреть в зеркало на себя, ровно ли лежит уголок шейного платка, все ли взяла дочь: гефилте-фиш, коньяк, цветы, конфеты:

– Ляля, ожерелье еще возьми, оно у меня на трюмо, в шкатулке, лежит.

– А ожерелье-то зачем?

– А что ты подаришь жене сына?

– Ну, еще пока невесте.

– Да они, уже спали вместе, – неожиданно в рифму ответила Елена Моисеевна. И насколько я понимаю, – она демонстративно высоко подняла голову и с чувством нескрываемой гордости, уверенно сказала, – наш мальчик оставил о себе хорошее впечатление.

– А ты откуда знаешь? – Удивилась дочь.

– «Комсомолку» первая читаю, – поделилась последними известиями мама.

Глава 12

Родители и друзья, объединенные неожиданными переменами и общей радостью, очень быстро нашли взаимопонимание, тем более что они много лет знали друг друга. Их старшие сыновья учились в одном классе, Юля и Давид учились вместе с первого класса, да и жили они рядом. Переполнявший всех восторг и общее желание счастья своим детям, выплеснулись в бурные воспоминания об их детстве, юности и, конечно же, об их, родителей, жизни, обо всех горестях и радостях, выпавших на их долю. Забыв о первопричине, сейчас они были погружены в радость собственного общения и собственного обретения друг друга.

– Юль, посмотри на эту компанию, они так увлечены, как дети новой игрушкой. Я думаю, мы им уже не нужны, пойдем домой.

– Может лучше, на дачу вернемся?

– Нет, сегодня я хочу домой. Я хочу видеть тебя дома. Все произошло так быстро, я до сих пор с трудом верю в реальность. Мне все время кажется, что я сплю и от мысли, что это сон, мне становится страшно. Поэтому я хочу, чтобы в прихожей стояли твои красивые сапожки, в моем шкафу лежали твои вещи, а в моей постели, рядом со мной лежала ты. Хочу, чтобы воздух пах тобой! А когда я возвращаюсь домой, хочу, чтобы только ты открывала мне дверь.

Прижавшись к его груди, Юля внимательно слушала Давида.

– Это не сон, Давид. Я тоже, тоже очень хочу, чтобы каждая моя клеточка помнила твои губы, а, просыпаясь утром, я хочу видеть и чувствовать только тебя. Давид, я люблю тебя.

Юлька вдруг разревелась и стукнула Давида кулаком по плечу.

– Ну почему так, почему это не произошло раньше. Мы бы уже столько лет могли бы быть счастливы.

– Юлечка, не плачь, не думай об этом. Радуйся тому, что есть сейчас.

В двадцать лет, мы бы вряд ли смогли по достоинству оценить это чувство. В двадцать лет это больше гормональная страсть.

– А сейчас какая?

– А сейчас осознанная. В двадцать лет хочется утолить желание, и это чувство, многие принимают за любовь. Но со временем страсть проходит, и люди расстаются, раня друг друга и, к сожалению, становятся жестокими. А сейчас все иначе, сейчас желание возникает только тогда, когда рядом любимый человек.

Скажи мне, почему ты решила сама сделать первый шаг и почему ты захотела подарить мне эту божественную ночь?

– Потому, что влюбилась в тебя. Я не думала о том, какой это шаг, первый или второй. Я делала то, что чувствовала, то, что хотела. И если бы ты не сделал мне предложение, эта ночь осталась бы в моей памяти, как самая чистая, самая трогательная и самая лучшая ночь в моей жизни!

– Юля! И ты смогла бы так просто уехать? После всего?

– Может и не просто так. Я об этом не думала. Просто для тебя мне хотелось, сделать это красиво!

– Для нас, Юлечка, для нас! Теперь все будет только для нас.

Просто так уехать? Я люблю тебя!

– И я тебя!

– Вот видишь, как это прекрасно, а ты хочешь вернуться в двадцать лет.

Вернуться в двадцать лет, эта мысль Юльке понравилась.

– Пойдем, я тебе что-то покажу. В кабинете отца, из книжного шкафа Юля достала коричневую папку.

Это была выпускная фотография 10 «Б».

– Посмотри, какой ты юный, совсем ребенок. Давид, – растерянно сказала Юля, – я не помню тебя на выпускном вечере.

– Зато я прекрасно помню, как вы с Любой издевались над Саней Будрейкой.

Я помню, как он пригласил тебя на вальс, а ты сказала, чтобы он вышел из зала, снова зашел, прошел через весь зал к тебе и в поклоне пригласил тебя на танец.

Он все это сделал, подошел к тебе, наклонил голову и что-то сказал, но Люба все не унималась: «Ниже головку, Будрик, ниже».

Я думал, что Саня уйдет, но он покорно склонил голову.

И только тогда ты пошла с ним танцевать.

Давид взял Юлю за руку и привлек к себе.

– А еще я помню, как красиво развевалось твое платье. А потом к Любе подошла Таня Каширина и сказала, что мама Будрика назвала тебя стервой.

– Я знаю это. Зато его папа сказал, что я молодец!

– В тебя были влюблены все мальчишки из нашего класса, наверное, и не только из нашего.

– Так уж и все. Всего-то несколько человек.

– Ты со всеми ходила в кино, а почему со мной не ходила?

– А ты меня не приглашал. Я тебя жалела, не хотела над тобой издеваться.

Да и с ними-то я ходила в кино только потому, что мы с Любой все деньги проедали в буфете. Помнишь, какие там трубочки вкусные были.

Подумаешь, в кино не ходила, зато сейчас без памяти влюблена в тебя.

Юлька подошла к краю стола, и, взяв Давида за рукав, притянула его к себе. Она быстро расстегнула рубашку и обняла его за голое тело. Он инстинктивно содрогнулся и резко прижал её к себе.

Его тело было таким горячим…

– Юлька! …

В одну секунду он забыл все: где он, кто он, можно или нельзя. Сейчас им владело только одно желание – сумасшедшее, бесконтрольное желание близости.

– Юлька – закрыв глаза, еще раз прошептал Давид, – Юлька…

…………………………………………………………

Целуя Юлькину ногу, лежащую у него на плече, Давид спросил,

– Юля, это что? Это какое-то сумасшествие, просто безумие.

– Вот видишь, а ты говоришь, осознанная страсть. Гормональная страсть,– хитро улыбнулась Юля.

– Ах, ты… и, не подобрав, достойного определения Давид рассмеялся.

– Юлька, ты это сделала специально, но ведь сюда же могли войти.

– Нет, специально этого не сделаешь, такое бывает только по желанию. Не волнуйся, я закрыла дверь.

Давид, – лежа на столе, Юлька потянулась и томно застонала. Безумно довольная, она тихо прошептала, – не шевелись, знал бы ты, как мне хорошо.

А тебе, хорошо? – Не скрывая лукавства, спросила Юля.

– Юлька, я не знаю таких слов, чтобы описать свои ощущения. Это какой-то взрыв, и цветочки цветут.

Не сдержавшись от хохота, Юлька быстро встала и, вскинув вверх руку, продекламировала,

– Я, поэт, зовусь Незнайка. От меня вам балалайка.

На двадцать третье, блокнот и ручку подарю.

– Все, Юлька, все, приводим себя в порядок и – домой.

Глава 13

– Юль, «прощание» с отчим домом надолго не затягивай, – пошутил Давид, – на ПМЖ не в Америку уезжаешь.

Без труда догадавшись о желании Давида, Юлька улыбнулась и ущипнула его за бок.

– Гольдберг, этот вариант «мы» и не рассматриваем! Пойдем, гормональная страсть! О-о! Извините, у Вас – осознанная!

– Дорогие родители и гости, можно мы вас покинем? Господин устал, и «они» желают отдохнуть.

– А что вы подразумеваете под словом «устал», – решил немного поёрничать дядя Боря.

Давид хитро улыбнулся и очень многообещающе посмотрел в его сторону.

– Дядь Борь, тоже самое, что вы под словом «отдохнуть», но только в более активной форме.

Исчерпывающим ответом Давида дядь Боря остался вполне доволен.

– Разве можно устать от радости? – Думая совсем о другом, спросил папа Давида.

– Я думаю, – понимающе улыбнулась Юля, – устать можно от всего, тем более, что у Давида, кроме радости, вчера был стресс. И теперь его организму требуется компенсация за нанесенный ущерб.

– А можно узнать, что за стресс? – Поинтересовалась любознательная Елена Моисеевна.

– Когда я сделал этой девушке предложение, она сказала, что не может выйти за меня замуж.

– Почему? – Спросили все в один голос.

– Глухой, повторяю еще раз, не я, а ты, как добропорядочный еврей не можешь, жениться на не еврейке по Галахе.

– Так, Юля, если ты, не еврейка по Галахе, – быстро сообразила бабушка, – а тогда по кому ты еврейка, я правильно понимаю, сказанное?

– Абсолютно, – засмеялась Юля, – по папе.

Услышав Юлин ответ, все дружно, изменившимися лицами, посмотрели на Андрея Павловича и как-то очень по-родственному заулыбались.

– А вот он, как раз, еврей, по маме, – пояснила Юля.

– Так, с вами я потом разберусь,– многообещающим тоном сказала Елена Моисеевна, проходя мимо папы Юли.

Подойдя к Юле, она обняла ее и с какой-то долгожданной родительской любовью и очень искренней теплотой поцеловала её.

– Я рада, что у вас не будет разногласий по национальному вопросу. Поверь мне, это очень важно. Вытирая слезы умиления, бабушка теплой, немного дрожащей рукой поправила своё ожерелье, теперь украшавшее Юлину шею.

– Оно тебе очень идет, – и чтобы не расплакаться еще больше, она ласково подтолкнула Юлю и внука в сторону дверей.

– Идите! Идите и будьте счастливы.

– Юля, а ты домой, когда вернешься? – Поинтересовался папа.

– Андрей Павлович, теперь у Юли наш дом – дом.

А к вам мы только в гости.

– Я понимаю, Давид, но это после свадьбы.

– Андрей Павлович, простите меня,– немного волнуясь, сказал Давид,– но я уже, ни после, ни до свадьбы не смогу без нее жить.

– Не зная, что ответить, Андрей Павлович в замешательстве развел руками, но, от сурового взгляда жены, он быстро взбодрился,

– Молчу, царица, молчу. Давид, на этот аргумент у меня нет возражений.

– Моло-дец, – радостно прореагировала бабушка,– красивая постель лежит у меня в шкафу, на антресолях. Это наша соседка из Германии привезла, и все никак на такой красоте спать не решалась, а перед отъездом на ПМЖ мне подарила. Ну, вот и пригодилась.

Елена Моисеевна хлопнула внука по плечу и поцеловала его в щеку.

– Мальчика, Лазарем назовите, – вдруг, неожиданно вырвалось у неё, – так нашего с Йосей сына звали, он был очень хорошим мальчиком. Мог бы стать замечательным скрипачом или композитором, но он погиб, не доехав до фронта. Мы не знаем, где он похоронен.

Не в силах сдержать слезы, она заплакала.

– А девочку мы вашим именем назовем, – желая порадовать Елену Моисеевну, ответила Юля.

– Ну, уж нет, я еще пожить хочу,– обняв Юлю, развеселилась Елена Моисеевна, – мне у вашего огня погреться хочется.

Ну, если девочка будет вторая,– мудро рассудила бабушка Давида,– и лет через пять, то к сведению, правильно меня Лея зовут, это я в миру Елена Моисеевна. Всё! Идите, идите. Удачи вам.

Глава 14

Выйдя на улицу и вздохнув свежего морозного воздуха, Юля предложила Давиду немного погулять, но Давид и слышать не хотел ни о каком гулянии.

– Давид, пребывание на свежем воздухе полезно для организма и вообще, хорошо бы мозги проветрить.

– Что их проветривать, когда у меня там всего одна мысль.

– Интересно, какая?

– Я думаю, догадаться не трудно.

– Ну, посмотри, как красиво,– Юля тронула ветку, и с дерева посыпались пушистые снежинки.

– Посмотри, какая красота, какая гармония чувств и природы, – издеваясь, Юля пыталась уговорить Давида.

– Домой, девушка, домой. Мою мысль никакие снежинки не проветрят, и потом, вы теперь дама замужняя, семья и супружеский долг превыше всего.

В доме у Давида, Юля чувствовала себя легко и свободно.

Ей казалось, всё, что с ней происходило раньше, было в какой-то другой жизни и даже не в её. Все самое главное и самое важное происходило с ней именно сейчас.

Выйдя из ванны, Юля несколько минут наблюдала за Давидом. Он со злостью крутил в руках плотно запакованный пакет с красивым бельем и никак не мог определить, как же он открывается. Еще немного «помучив» Давида, Юля вошла в комнату и спасла пакет от неминуемой гибели.

Не в силах сдержать смех, она взяла у него неподдающийся пакет.

– Чувствуется, «далеки вы от народа».

Перевернув пакет, Юля ногтем приподняла уголок целлофана и с легкостью открыла пакет.

Опустив голову, Давид засмеялся.

– Я же тороплюсь, мне все никак не верится, что в моей жизни произошла такая инверсия.

– Ну, ты, математик, в душ иди, остынь немного. Инверсия в его жизни произошла, еще раз так меня обзовешь, по шее получишь, понял!

В химии тоже есть понятие инверсии. Это расщепление сложных сахаров на простые, и я могу Вашу инверсию расценить, как деградацию. Понятно?!

– Понятно, любимая! Понятно!

Подняв вверх руки, Давид согласно закивал головой.

– Вообще-то я имел ввиду все только хорошее. В математике, наоборот, это как раз сложное преобразование, перестановка так называется. Понятия дифференцировать надо. Дифференцировать. Но в данном случае, лично я, сторонник интеграции.

– В душ! – Зевнув, скомандовала Юля, а иначе никакой интеграции!

– Все понятно, я быстро!

Застелив постель, Юля прилегла и, ощутив приятную слабость, почувствовала, что начинает засыпать.

Совсем не желая отменять «интеграционный процесс», она встала и открыла окно. И не успев, насладиться бодрящим морозным воздухом, Юля почувствовала теплое прикосновение Давида.

– Давид, подожди, пока я еще в сознании, я кое-что хочу спросить. Только ответь честно.

– А какой смысл отвечать нечестно.

– Давид, почему ты сказал Михаэлю неправду?

– Какую?

– Что я твоя жена.

– Я сказал правду. Я был уверен, что ты станешь моей женой, во всяком случае, надеялся. Я так и сказал, «надеюсь».

– А тогда почему, в машине, ты не поцеловал меня? Неужели ты ничего не чувствовал?

Мы же с тобой так откровенно говорили, и все было ясно.

– Юль, я не мог, но я очень хотел. Я не мог разжать руки, у меня все тело дрожало, как в ознобе.

Я всё понимал, всё чувствовал, я хотел тебя поцеловать, очень хотел, но ничего не мог с собой сделать. Я не знаю, что со мной случилось. Не обижайся. Прости меня.

– Ты тогда понял, что влюбился в меня?

– Нет, я влюбился в тебя, еще в седьмом классе.

А в машине я понял, что ты, наконец-то, влюбилась в меня. Так мне показалось.

– В седьмом классе? И ты все это время молчал? Почему же ты ничего не говорил мне?

– Сначала было рано, а потом поздно. Я совсем недавно узнал, что ты замуж не вышла. И, вообще, я хотел, чтобы все само собой произошло.

– Ну, ты идиот! Так ведь можно и до пенсии ждать. Или, вообще, не дождаться.

– Но, я ведь дождался. Все! Пресс-конференция закончена.

– Нет, еще один вопрос.

– Кольцо ты у мамы взял или сам купил?

– Сам купил.

– А когда?

– На следующий день после твоего прихода.

Всё, девушка, всё-ё-ё…

Бросив полотенце на стул, Давид резко повернулся.

Юлька от неожиданности отшатнулась.

– Господин! Ну, вы бы, как-нибудь поаккуратнее со своей несказанной красотой, так ведь и сознания недолго лишиться. А я тоже хочу в процессе поучаствовать, – улыбнулась она.

– Прости меня, – немного смущаясь, Давид засмеялся и поднял вверх руки, – я все время тороплюсь. Да и «движущаяся сила процесса» рядом с тобой не поддается управлению. Я до сих пор не верю, что все это не сон.

Нежно погладив Давида по бедру, Юля вдруг замерла: на бедре красовалось большое родимое пятно, похожее на шестиконечную звезду.

Увидев родимое пятно, Юлька заорала так, что задрожали окна в доме напротив. Что есть силы она треснула Давида по ягодице.

– А без членовредительства можно? – От боли застонал Давид.

– Можно, можно! Все можно! Гольдберг, ну, как я могла забыть!

Юлька вскочила на край дивана и обняла Давида за шею.

– Гольдберг, как я могла забыть! До меня только сейчас дошло, ты ведь тоже еврей.

– Ну, да! Сегодня ночью ты об этом хорошо помнила.

– Да, ночью, я вообще ни о чем не помнила. Гольдберг, у тебя же нет национальности, ты же одноклассник! А ночью я просто пошутить хотела. Если честно, до Любиной свадьбы, я и не думала, что за тебя замуж можно выйти. Гольдберг, в тебе всё сошлось! Всё!

– Что сошлось? И за что я получил производственную травму?

– Мне, Алькина мама, гадала на кофе и сказала, что я выйду замуж за еврея. Кстати, ты богат?

Там, кроме пятого пункта, был и этот.

– Не Билл Гейтс конечно, но и «мы» не на последние три рубля живем.

– Вот видишь, и это сошлось! Ну, это не самое важное, важно другое – в моей чашке была шестиконечная звезда.

Ничего не понимая, с одной единственной мыслью в голове, Гольдберг пространно смотрел на Юлю и хотел только одного, чтобы как можно быстрее сошлось его желание.

– Гольдберг, ку-ку! – Юлька пальцем постучала Давида по голове, –

как я могла забыть, что ты тоже еврей? Это просто какое-то, волшебство! Столько совпадений не бывает.

От распиравших её чувств, Юлька не знала что делать, она то обнимала Давида, то, как ребенок, прыгала. Свалив Давида на диван, она с неимоверной силой трясла его за плечи и громко кричала:

– Гольдберг, ну какая же ты сволочь, не мог на мне раньше жениться, сейчас бы уже и Лазарь был большой и девочка тоже!

Её внезапное буйство, неожиданно сменилось тихой кроткой нежностью, склонившись над его лицом, она, едва касаясь, целовала его.

– Гольдберг, в тебе совпали даже мелочи, которые мне нравятся.

– Нап-при-мер, – чуть дыша, прошептал Давид.

– Например, я не люблю лысых мужчин.

– Давид погладил себя по голове, – да, нам вроде, это не грозит.

– Я не об этом. Мне нравится, что у тебя на груди волосы растут. Юля погладила его по груди и заметила, что волосы растут на животе и на спине тоже.

– О-о! Какой ты лохматый…

– У меня спальня на северной стороне, – пошутил Давид.

Прижавшись к Давиду, Юля лежала и боялась пошевелиться, теперь она не верила, что все это не сон.

– Это совсем не чудо! Так должно быть.

– Я хочу, чтобы эта «звезда» светила только мне, – тихо прошептала Юлька, – слышишь, всегда, и только мне!

– Слышу, слышу. Я дарю тебе эту звезду. Вместе со мной. Навсегда…

Глава 15

Проснувшись, под теплым мужским «крылом» и находясь еще в сладкой дреме, Юля хотела потянуться, но при первом же движении, ощутила тупую боль в теле. Она попробовала поднять ногу, но все ее старания были тщетны, ноги не «слушались», особенно болели бедра.

Она посмотрела на часы, и пришла в ужас. Три часа дня!

Юля повернулась к Давиду. Он спал мертвецким сном.

– Ну, еще бы, – подумала она, и попробовала разбудить его.

К ее удивлению, Давид проснулся почти мгновенно. Он улыбнулся и придвинулся ближе к Юле.

– Давид, – взмолилась Юля, – у меня все тело болит. Неужели всё сначала?

– Не сначала, а снова. Сегодня же еще ничего не было.

– «Сегодня» в три часа дня не начинается. Сегодня у Вас все было.

– Ну, значит, сегодня днем еще ничего не было.

– Давид, с ума сойти! Где же ты силы берешь?

– Как где? Дома и стены помогают, – пошутил Давид и погладил Юлю по бедрам, – мои красивые ножки, сейчас я вас вылечу.

– Каким способом, доктор? – Застонала Юля.

– Способ у нас один! Как говорится: «Клин клином выбивают». От чего болит, тем и лечим.

Юля громко рассмеялась:

– Гольдберг, ты, в перерывах между «Алгоритмами…» русские народные пословицы изучаешь?

– Сам себе удивляюсь, никогда в жизни не читал.

Теплые струйки его мягких пальцев, шелком стекали по ее телу.

Изнеженная, она потянулась, забыв о прежней боли:

– Го-о-льдберг, ты волшебник! За такое сладостное исцеление, я присуждаю вам Нобелевскую премию.

– Меняю премию на стакан сока и булочку. Сладкую.

Глава 16

Праздничные дни, наполненные счастливыми переменами, незаметно пролетели.

К всеобщей радости, Юля быстро нашла общий язык и взаимопонимание со всем населением, как говорил Давид, и абсолютно безболезненно влилась в свою новую семью.

Но самые трогательные и нежные отношения у Юли сложились с бабушкой Давида. Их секреты, хоть и становились достоянием всей семьи, но это нисколько не огорчало Юлю, наоборот, их разговоры по-прежнему оставались доверительными и откровенными.

Но первое рабочее утро, повергло Юлю в шок.

В доме наблюдался всеобщий трудовой подъем: папа готовил Давиду завтрак, мама несла рубашку и пуловер, бабушка – носки и брюки, а Давид немыслимое время находился в ванной.

Посмотрев на весь этот ажиотаж и приготовленную Давиду одежду, добротную, но давным-давно морально устаревшую, Юля весьма категорично заметила,

– Дорогие родственницы, у вашего сына и внука теперь есть жена, и, вообще, мальчик уже большой. Мы сами одеваться будем. Договорились?

Бабушка и мама, переглянувшись, мирно отступили.

Мама занялась своими делами, а вот бабушка, отлученная от утренней церемонии, как ни старалась смириться, а многолетняя привычка брала свое.

«Ну, уж если не участвовать, то хотя бы проконтролировать я могу», – решила она и тут же включилась в дело.

– Давид, ты паспорта не забыл?

– Нет. Ты же знаешь, я никогда ничего не забываю.

А если забуду: ничего страшного. Динка нас, как облупленных знает, она ни только бланк заявления без паспорта, она, свидетельство о браке, без Юли выдаст.

– Ну, это раньше ты ничего не забывал, а сейчас у тебя голова другим занята.

– Бабуля! У меня все запрограммировано. Я понятно излагаю?

– Понятно, понятно. Шел бы ты… на работу. Программист!

Сменив недовольный тон, бабушка зазывно-ласковым голосом позвала Юлю завтракать:

– Юленька, оставь этого грубияна, пойдем завтракать, я кофе сварила.

– Юль, я понял, что мне надевать, ты иди, завтракай, а то вдруг мы к вечеру Лазаря родим, а она еще не в курсе. Переходный возраст, сама понимаешь!

Взгляд Давида в сторону кухни, говорил сам за себя.

Глава 17

Макс услышал звук подъезжающей машины и подошел к окну:

– Ну, наконец-то Лохматый приехал.

Максим вышел из кабинета. После часового общения с надоедливым заказчиком, ему хотелось предупредить Давида и как можно быстрее закончить эту затянувшуюся встречу. Макс закрыл за собой дверь, повернулся и привычным жестом хотел поздороваться, но, увидев Давида, он опешил:

– Лохматый, это ты?

– Я, – гордо ответил Давид, – за неделю отпуска я сильно изменился?

– Сильно, не то слово, – разглядывая Давида, признался Макс.

– Мы, можно сказать, сроднились с вашим растянутым пуловером и брюками с фабрики «Красный пролетарий!». А тут сама элегантность! Придраться не к чему. Теряясь в догадках, Макс еще раз оглядел друга с ног до головы:

– Гольдберг, сдается мне, вашу фабрику владельцу вернули. Документы давай, хлыщ. И морда у тебя какая-то подозрительно довольная.

Войдя в кабинет, Макс раскрыл папку и все заметили как у него округлились глаза.

– Что-то не так, – спросил заказчик, заметивший перемены в лице Максима.

– Нет, нет, все хорошо.

– Если вы согласны со сроками исполнения, – поздоровавшись с заказчиком, сказал Давид, – можно подписывать договор.

Максу не терпелось быстрее закончить это подписание и узнать истинную причину таких глобальных перемен, а главное записка.

Как только закрылась дверь, за вышедшим заказчиком, Макс, что есть силы, заорал,

– Лохматый, колись, кто она?

– Ну, во-первых, уже не лохматый, – Давид немного кокетливо продемонстрировал свою безупречную прическу, – и вообще, откуда ты знаешь?

– Читать умею, Макс развернул папку и показал приклеенный скотчем маленький листочек.

– Ух, ты! А я не видел.

– Гольдберг, я тебя люблю! – Громко прочитал Давид, – меня многие любят, – без ложной скромности заметил он, – мама, например. Бабушка, вообще, души не чает. Выдержав паузу, он добавил, – и, жена, я думаю, тоже любит.

– Кто-о-о? – Одновременно вырвалось у друзей, – Давид, кто она?

– Кто-кто! Женщина надо понимать. Ну, это… девушка. Одноклассница моя, – сбивчиво объяснил Давид, и достал паспорт.

Макс выхватил паспорт и стал читать: «Ушакова Юлия Андреевна».

Внимательно рассмотрев фотографию, Макс со знанием дела, заметил,

– А она хороша, и передал паспорт Александру.

– Хороша? – Возмутился Давид, – она, красавица и умница.

А ка-а-к всё было! – Давид закрыл глаза и томно потянулся в кресле, – ну, ладно, господа, я вам больше не нужен, ну так, я поехал.

– Ку-да-а? Стоять, «Казбек». А кто рассказывать будет?

– Что рассказывать? Я и так больше чем надо, сказал.

– Что пристал к человеку, – вступился Александр, – у него пробел большой. В жизни. Пусть наверстывает. А тебя, кстати, Алихан ждет.

– Какой Алихан! Тут, понимаешь ли, Гольдберга девственности лишили, а ты Алихан, Алихан. Подождет Алихан.

Макс уселся за стол напротив Гольдберга и, подперев ладонью щеку, приготовился слушать.

– Ну, давай, рассказывай,– с нетерпением требовал он.

– Что рассказывать?

– Подробности! Я думал, морда довольная – пирожков объелся. А тут, на тебе! Такое событие.

Макс довольно улыбнулся.

– И тебя, Гольдберг, не миновал Юрьев день! И ты попался! Теперь поймешь, почему мы вовремя книжку не прочитали! Ну, рассказывай, я же не усну, пока все не узнаю!

– Не спи, дело твое. Ну, ладно, – после некоторого молчания, сжалился Давид, – так и быть, я вспомню тебя, когда сам спать не буду и мысленно вам пожелаю удачи в благородном деле! Вас это согреет? – Давид переглянулся с Сашей и они весело засмеялись.

Чувствуя, что так просто они не отстанут, Давид решил еще немного помучить друзей.

– Я не ритор и красиво излагать не умею, но зато могу показать.

От этих слов у Александра и Макса вытянулись лица.

– Показать? – Опять в один голос спросили друзья.

– Сейчас увидите! Поехали.

– Поехали, – сказали друзья. Ничего не понимая, они быстро встали и пошли за Давидом.

– Максим Игоревич, стойте, стойте, – кричала вслед секретарь, – Вам Алихан Талгатович звонил.

– Жанна, скажи, что я сегодня не приеду. Некогда.

– А что случилось?

– ЧП, Жанна, ЧП.

– Радостное ЧП, – поправил Александр.

– А мне кто расскажет? – Жанна разочарованно смотрела в след уходящим друзьям,– секретарь называется! Как дура, всегда все последняя узнаю. С этими программистами работать, ну никакого удовольствия. Поговорить, и то не с кем.

Через полчаса друзья были на даче.

– Так, вы сидите здесь, – категорично заявил Давид,– на второй этаж подниметесь, когда я вас позову.

Друзья переглянулись и полном молчании просидели минут пять.

Наконец Давид позвал их наверх.

Смеркалось.

От тепла горевших свечей в комнате сильнее чувствовался запах леса. Растерянный Макс не находил слов.

– Это все она придумала,– с нежностью и гордостью за Юлю, поведал Давид, – я в эту ночь чуть с ума не сошел.

– Поздравляем! Честно, мы рады за тебя,– друзья подняли вверх руки и соединили три ладони в один кулак.

– Это дело надо отметить, – проявил инициативу Макс.

Друзья уютно расположились у камина и творчески стали отмечать «это дело».

Спустя некоторое время, «творческий процесс» был прерван, вошедшей парой.

Молодая женщина постучала пальцами по дверному косяку и, внимательно оглядев присутствующих, обратилась к мужчине,

– «Рюрик», ты только посмотри, Юлька дома по потолку ходит, а они тут пиво пьют, так сказать, на троих соображают.

«Рюрик», инстинктивно облизнув губы, с завистью смотрел на дружную компанию, распивающую пиво. Вдохнув «тонкий» рыбно-пивной аромат, он сочувственно развел руками:

– Девушка там, правда, очень волнуется.

– Блин! Я забыл! Я же ей обещал в четыре часа дома быть.

– Ну, все, Гольдберг, оторвут тебе органы движения, – со знанием дела заметил Макс.

– Насчет органов движения я сомневаюсь, а вот диспергация меня сегодня ожидает точно, и я чувствую, никакая пептизация мне не поможет. Быстро все убираем и едем.

Закатив глаза и оттопырив губы, Макс с пониманием покачал головой:

– Высокие у вас отношения! У нас проще: получил по шее и отдыхай до следующего раза.

– Я уберу,– сказала дама, – вообще-то, мы друзья Софы.

– Ира,– представилась дама.

– Юра, – мужчина подал руку Давиду,– мы вас поздравляем.

– Спасибо. Извините, но мы должны ехать.

– Как вы думаете, после этой дис… товарищ жить будет? – Поинтересовался Макс

– Я думаю, мало не покажется.

– Гольдберг, мы с тобой.

Глава 18

Живой, здоровый и очень довольный жизнью, Давид стоял на пороге своей квартиры и чуть виновато смотрел на жену.

Юлька хотела что-то сказать, но у неё дрогнули губы, и она заплакала,

– Давид, ну разве так можно? Ты же на машине. Я не знала, что думать. Одни аварии мерещатся. Чуть с ума не сошла.

Неужели, позвонить нельзя?

– Юль, ну я же живой и ни в какую аварию не попал!

– Только попробуй! Убью!

– Сдаюсь! Ну, всё, всё. Я живой, не плачь, – успокаивал Давид,– прости, я еще не привык.

– Гольдберг, да тебя, как с войны встречают!

Услышав, незнакомые голоса, Юля вышла на лестничную площадку и увидела двух мужчин.

– Это группа поддержки? Или спасения, на случай непредвиденного убийства? – Спросила Юля.

– Нет, это мои друзья. Максим и Саша.

Давид обнял Юлю и поцеловал в щеку.

– Фу! Гольдберг, ты еще и пива напился! Все ясно! Юля аккуратно отодвинула его лицо.

Услышав недовольные нотки в голосе Юли, друзья решили с миром удалиться.

– Гольдберг, ты вроде жить будешь, мы пошли?

– Стоять! – Голосом, вызывающим неадекватные реакции, сказала Юля, – башмаки налево, руки мыть направо.

Все трое мгновенно, как по команде, вытянулись и ответили:

«Слушаюсь».

– А по-том? – Войдя в прихожую и немного расслабившись, поинтересовался Макс.

– А потом, посуду мыть после ужина, – строго сказала, вышедшая из кухни Софа.

Саша втянул носом воздух и, догадавшись, расплылся в довольной улыбке.

– На ужин – манты.

– Молодец, садись, пять. Манты – отличникам и на обед, а для прогульщиков – картошка в мундире.

– Училка!

Давид замахал руками,

– Саня, тормози, тормози, а то сейчас всех к доске вызовет.

Юль, а население где?

– Все у Зарубиных, у Помпеича день рождения.

Только все расселись за стол, как в дверь кто-то позвонил.

– О, это, наверное, мой полководец с задания вернулся, – уверенно сказала Софа, и пошла открывать дверь.

– А где «звезда»? У нас хорошая новость.

Ее благоверный в списках погибших не значится.

Услышав это, Макс и Саша потупили взор, а их губы растянулись в улыбке. Макс покачал головой и чуть слышно произнес,

– Гольдберг, я тебя поздравляю, шаг влево, шаг вправо…

– Правильно, расстрел, – продолжила Юля.

– Сурово, – сочувственно вздохнул Александр.

– Ничего, Гольдберг, зато легко отделаешься. А мне моя сказала, шаг влево и я тебя повешу. Ты догадываешься, за что.

– Это что! Вот у них, – Давид показал на вошедших Софу и ее мужа, – она – Ушакова, он – Александр Васильевич Суворов, а у Суворова, мама, вообще – Жукова, а ее отец, в КГБ работал. Не семья, а генеральный штаб.

Суворов, тоже, со знанием дела, поделился своим опытом семейной жизни:

– Генштаб, Давид, это не так страшно. Страшнее, наряд вне очереди.

Юлька положила руку на плечо Давида, и, обращаясь к нему, громко сказала,

– А ты, у меня, мил человек, нарядами не откупишься. У меня, если, что не так, сразу на «губу».

– Ну-у,– довольно, улыбнулся Давид, – если на губу-у, так мы с удовольствием, мы и на две губы согласны.

Макс закрыл лицо руками, а Саня свалился от хохота на диван.

Сообразив, что имел в виду Давид, Юлька схватила его за ухо,

– Грамотный, я смотрю, ты книжки не только по «Искусству программирования …» читаешь.

– Конечно, я же алфавит до конца знаю, – от боли в свернутом ухе, жалостливо простонал Давид.

– Ну, все, хватит хохотать. Кушать хочется. Манты остынут. За что пьем? Поводов так много, не знаю, какой выбрать, – пытался призвать всех к трапезе Суворов.

Александр поднял бокал и очень серьезно сказал,

– Давайте выпьем за то, что нашему другу повезло, Юля – умница, красавица, а еще и хорошо готовит.

– Эй! А ты что? Не за наше «Динамо» болеешь? – Вступился Макс.

– Между прочим, попрошу заметить, такие, как наш Гольдберг, тоже на дороге не валяются. Не сильно красавец, но зато, какой умненький и вон, кушает хорошо. Так, что вам, девушка, тоже очень повезло.

Когда все выпили и немного поели, Юлька подняла руку и спросила,

– А теперь можно кое-что сказать по поводу того, как нам, то есть мне, повезло?

Встречаются две золотые рыбки, одна другую спрашивает: «Ты куда пропала? Я тебя давно не видела».

– Да я замуж вышла.

– Ой, и я замуж вышла.

– Ты за кого? – Спросила золотая рыбка свою подругу.

– Я за еврея.

– Ой! И я за еврея.

– А тебя теперь как зовут? – Поинтересовалась золотая рыбка.

– Меня – мойва. А тебя?

– А меня – сайра.

Софа засмеялась первой,

– Один ноль, в нашу пользу

Давясь от смеха, Давид тоже не заставил себя ждать:

– Рыбка моя, а тебе какое имечко, больше нравится?

– Один-один, – обрадовался Макс.

Юлька повернулась к Давиду, взяла его за подбородок и ехидно улыбнулась,

– А для тебя, милый, существует только одно имя – Любимая.

Давид склонил голову и поцеловал Юлину руку:

– Ну, а кто против? Любимая!

Легкий ночной морозец приятно взбодрил Макса, разомлевшего от вкусного ужина и веселого вечера.

– Хорошо-то как! Класс!

А Гольдбергу, кажется правда, повезло. Я думал: женят его бедолагу на какой-нибудь засидевшейся муньке. А тут на тебе! И умница и красавица!

Молодец Гольдберг! Саня, ну, а ты что молчишь? Скажи, ты заметил, какая у нее красивая грудь.

– Кто про что, а вшивый про баню, – расстроено ответил Саша,– я другое заметил, прописка у неё московская. Увезет она нашего Гольдберга и останемся мы без работы. Кто программы будет писать?

– Пока, никто никуда не уезжает. Не забивай себе голову раньше времени. Вот когда возникнет вопрос, тогда и будем решать.

Но, немного подумав, Макс согласился:

– Я думаю, ты, Саня, прав.

Чуть повеселевший Саня, опять расстроился, мысли о грядущих переменах, не давали ему покоя целый день. Он понимал: кто же захочет, а тем более, сейчас, уезжать из Москвы в Чимкент, даже если у тебя там самый гениальный муж.

– Думай, не думай, а тут и козе понятно, уедет наш Гольдберг в Москву, – с досадой махнул рукой Саша, – кто же от такого варианта откажется, тем более еще и от такой жены.

– Вот уж точно, кто про что, а слепой про телевизор!

Я не про это, я про то, что она хорошо готовит. Манты действительно были вкусные. А насчет Давида, я думаю так: поедет он, значит, поедем и мы. Москва не Америка, туда виза не нужна.

Живи спокойно. Все будет хорошо.

Глава 19

Возвращение домой.

А где теперь дом?

Улетать Юле совсем не хотелось. Она не чувствовала, что возвращается домой, наоборот, ей казалось, дом остается здесь, рядом с Давидом. Как теперь?

Её и без того плохое настроение окончательно испортил сосед по полету. Вначале он сел на Юлино место, с краю. Потом все-таки пересел на свое, и всю первую половину полета не переставал брюзжать и всячески выражал свое недовольство Юлиным «бездушием и черствостью». После ужина, он немного подобрел, и всю вторую половину мучил ее вопросом: «Кто вам больше нравится Ельцин или Горбачев»?

– Раиса Максимовна!

Получив исчерпывающий ответ, он всё равно не успокоился и продолжал пытать Юлю своими идиотскими расспросами.

Потерявшая всякое терпение Юля добродушно и очень вежливо попросила его ответить на один вопрос:

– Как вы думаете, если я вас сейчас задушу, мои действия будут квалифицироваться, как убийство в состоянии аффекта или как самооборона?

На соседа Юлин вопрос произвел должное впечатление. Он замолчал, но не надолго.

– И куда придет страна с такой молодежью! – Громко возмутился сосед, пытаясь найти единомышленников среди окружающих.

– Туда, куда ВЫ её привели, – ответила Юля.

В Москву Юля вернулась совершенно потерянная.

Январский город встретил её холодным ветром и промозглой погодой. Даже встреча с Лазарем Моисеевичем и Анной Соломоновной не улучшили её скверного настроения.

После «перенаселенной» живой квартиры Давида, её жилплощадь показалась безмолвной и холодной.

В Москве Юля жила больше десяти лет. Но за все эти годы Москва так и не стала ей по-настоящему родной. Кроме соседей Коэнов и Марины, бывшей сокурсницы, а теперь коллеги по работе, все Юлины подруги и друзья в Москве были из её родного города.

Юля считала, что из-за суетности и больших расстояний москвичи утратили чувственность и искренность. А наличие исторических и культурных ценностей сделали некоторых москвичей откровенными снобами, полагающими, что место рождения дает им право получать от жизни гораздо больше, чем все остальные.

Юля старалась поддерживать со всеми ровные и честные отношения, но ей не хватало ответной естественности и открытости. И именно отношения с Коэнами восполняли этот недостаток. Обыкновенная забота, простое человеческое тепло и желание нормального семейного общения вот уже несколько лет связывали Юлю и её соседей, двух немолодых супругов. Они вместе завтракали, обедали, ужинали, проводили праздники, гуляли, ходили в театр, в общем, жили одной семьей.

Отсутствие в своей жизни любимого мужчины Юля не воспринимала как катастрофу и особо не переживала по этому поводу. По этому поводу больше всех переживала мама Юлиной, тоже незамужней, подруги. Юля жила и радовалась тому, что есть. Хотя бы тому, что жила.

И на вопрос юной лаборантки: «Как вы расслабляетесь без мужчины»?

Юля абсолютно искренне ответила:

– Ну, во-первых, я не напрягаюсь, а во-вторых, может это и странно, но я не испытываю острой необходимости в мужском присутствии. В моей жизни для полного счастья не хватает только одного.

Не выдержавшая паузы лаборантка с неподдельным интересом спросила:

– Чего?

– Камина в зале,– честно ответила Юлька.

– Неужели вам платонической любви декана достаточно? – С беззастенчивым простодушием осведомилась лаборантка, – и еще немного про себя порассуждав, она недоуменно пожала плечами, – он же старый.

За свой независимый характер Юля многим не нравилась. А её бескорыстная дружба с деканом, неподкрепленная интимными отношениями, откровенно раздражала практически всех.

Поводом для этой дружбы послужило, как говорили, дерзкое поведение Юли. Это случилось в первый год её учебы в аспирантуре.

Как-то на кафедру, где работала Юля, зашел декан, заплатить партийные взносы. О непредсказуемом характере декана устное «народное творчество» слагало легенды, свято хранило, обогащало и передавало их из поколения в поколение.

Увидев Юлю, декан, не задумываясь, предложил ей покурить вместе с ним, на что она четко ответила:

– Не курю.

Удивленная её отказом, секретарь факультетской партийной организации изо всех сил и всеми доступными ей мимическими способами старалась объяснить Юле, кто ее приглашает покурить.

Поняв все, что пыталась до неё донести секретарь, Юля не стала утруждать себя пантомимой и воспользовалась вербальной речью:

– Мне абсолютно все равно кто это, – громко и внятно сказала она, – декан, ректор, хоть папа Римский. Если я не курю – значит, я ни с кем не курю!

Бедная секретарь потеряла дар речи, а декан, не замедлив, галантно пожал Юле руку.

– А тогда можно такую красивую девушку пригласить на чашку кофе.

– На чашку кофе? На чашку кофе, я думаю, можно, но не на растворимый.

– Похвально, кроме смелости, у вас еще и хороший вкус. А может, вы знаете место, где у нас варят настоящий кофе? – Поинтересовался декан.

– Не смелости, – поправила декана Юля, – а честности. А настоящий кофе можно попить на Приморском бульваре, там есть очень уютная кофейня, ее старый грек держит. «Так я имею, вам что сказать – у него, ни кофе, а эликсир жизни».

– А где у нас Приморский бульвар?– Спросила, еще слабо соображавшая после стресса, секретарь.

– В Одессе,– очень корректно ответила Юля.

– А ты, оказывается, еще и умница, я бы хотел с тобой дружить.

Скептически-недоверчивый взгляд и откровенная усмешка Юли нисколько не обидели декана, наоборот, он искренне и открыто, как мальчишка, сказал:

– По-честному.

После этого инцидента с деканом, парторг факультета, тоже по достоинству оценила независимый характер Юли.

А еще через некоторое время, она всеми своими сомнениями и секретами делилась только с ней, зная, что ни одно слово из их разговора не услышит никто третий.

Но их откровения мало кого интересовали. Гораздо больший интерес проявлялся к Юлиным кофейным рандеву с деканом. А о них она никогда и ни с кем не говорила.

Но больше всего злил трудящуюся публику Юлин ответ на их «простодушный вопрос»: «А что вы делали у декана»?

«Кофе пили», также простодушно отвечала Юля.

– В кабинет декана, буфет перенесли? – Следовал незамысловатый вопрос.

– Нет! Приморский бульвар!

Недвусмысленный ответ Юли давал повод для откровенного раздражения.

– А-а-а! – Многозначительно улыбались интересующиеся.

– С Рипербаном не путайте! – Искренне советовала Юля.

Без сомнения, знаменитая улица Гамбурга – Рипербан, тогда еще не у всех вызывала те же ассоциации, что и Амстердамский квартал красных фонарей. Непонимание смысла провоцировало еще большее раздражение.

Позже Юля узнала, почему к декану проявлялся такой экстраординарный интерес.

Первой женой декана была дочь правительственного чиновника. От этого брака у него был сын. Его сын женился на дочери еще более влиятельного партийного босса. Этот брак стал возможен только при условии, что его сын после свадьбы возьмет фамилию жены. Декан узнал об этом, когда ехал на свадьбу. Не раздумывая ни минуты, он развернул машину и вернулся домой.

Но, несмотря, ни на что, бывший тесть очень уважал декана и поддерживал с ним родственные отношения, все это знали и поэтому откровенно боялись декана. На всякий случай. Как бы чего не вышло.

На кафедре, вернее, в научно-исследовательской лаборатории, у Юли ни с кем не сложились доверительные отношения. В принципе, все были неплохими людьми, но как-то каждый сам по себе.

Особый дискомфорт в не очень радостные трудовые будни вносил заведующий лабораторией.

Заведующим лабораторией, Косарев Борис Елисеевич стал не так давно. За его редкостное высокомерно-вздорное отношение к сотрудникам и боязливое угодничество перед начальством, его не любили все. Если не сказать больше. Все дружно его ненавидели. При составлении графика отпусков, все и всегда задавали ему один и тот же вопрос:

«А когда у вас отпуск»?

Для ответа на вопрос: «Почему все интересуются моим отпуском»? Косарев выбрал Юлю. Он не был её непосредственным начальником. Юля училась в аспирантуре, и её шефом был руководитель темы. В честности Юли, Косарев не сомневался.

– Все очень просто, в одно время с вами никто не хочет уходит в отпуск, – пояснила Юля.

– Все дружно хотят соскучиться? – Спросил польщенный Косарев.

– Нет! Продлить разлуку, – честно ответила Юля.

В период недолгого правления товарища Андропова страна жила по принципам всеобщего тоталитаризма. Журналы учета рабочего времени, где каждый сотрудник должен под роспись отмечать свое прибытие и убытие с работы, стали настольной книгой в каждом коллективе. В это время Косарев возглавлял список «передовиков» по «производству» докладных записок начальству.

Подозрительность и пристальная бдительность превратили и без того безрадостные трудовые будни в сплошной и нескончаемый кошмар.

Каждый рабочий день в лаборатории начинался с «Утра стрелецкой казни».

Вопрос: «Кто сегодня опоздал»? Из риторического превратился в убийственный.

И даже если Косарев опаздывал сам, он все равно задавал этот вопрос.

– Кто сегодня опоздал?

И вот тут, раздробленный и разделенный на группки коллектив, но еще окончательно не утративший чувство единства, мгновенно сплачивался и хором отвечал:

– Вы.

На что Косарев весьма категорично замечал:

– Начальство не опаздывает, а задерживается.

Однажды ему под руку попался добродушный и никогда ни с кем не спорящий, инженер Митя.

На вопрос Косарева:

– Где ты был?

Митя честно и незамысловато ответил,

– В женской консультации.

Косарев пришел в ярость от такого ответа, расцененного им как прямое издевательство,

– Интересно, что ты там делал?

«Занимался осеменением», – предельно откровенно предположил кто-то из юных лаборантов.

«Проводил практическую конференцию», – дружно подхватили эстафету аспиранты.

Женская половина тоже не осталась в долгу: «Заботился о будущем научном потенциале страны».

«Обменивался передовым опытом», – однозначно сказал пожилой техник, чинивший селекторную связь.

«Внедрял в массы последние достижения научно-технического прогресса», – внесли свою лепту, не пожелавшие оставаться безучастными, остепененные в обоих смыслах «зрелые» мужчины.

Чем бы все это закончилось, трудно представить.

Дав повеселиться коллективу, Митя был как всегда серьезен и немногословен:

– У меня жена на последнем месяце беременности, а сейчас зима и на дорогах гололед.

Спустя некоторое время поверженный Косарев виновато спросил:

– Вы чай пили?

Еще не распавшийся коллектив, так и не успевший утром попить чай, дружно ответил: «Пили».

Косарев любил пить чай по утрам, но всегда старалась делать это «без отрыва от производства». А посему, создавая видимость своей важности и занятости, он выбирал кого-нибудь из сотрудников (секретарши у него не было) и просил принести ему чай на рабочее место. Так он пытался создать дистанцию: начальник-подчиненный. Сейчас у него в «чайных мальчиках» «ходил» провинциальный соискатель.

В ознаменование прибавления в Митином семействе и по случаю мужского праздника (двадцать третье февраля) Косареву качестве приложения к подарку, был вручен «подстрочник» для написания отчетов о трудовой дисциплине в коллективе.

Подстрочник состоял из ответов на вопрос: «Почему опоздал»?

И, конечно же, первым стоял ответ: «Был в женской консультации».

Косарев по «достоинству» оценил женское коллективное творчество. Перед восьмым марта вендетту он не объявил, праздник все-таки, но всех авторов заставил написать перспективные творческие планы на второе полугодие. Многие женщины детородного и не детородного возраста, включая незамужних, помимо свершения «гениальных открытий» в области утилизации отходов фосфорной промышленности, внесли в свои планы уход в декретный отпуск.

Несмотря на все перемены, вместо ожидаемого укрепления трудовой дисциплины и повышения производительности труда, в коллективе царила атмосфера нервозности и недоверия. А в канун Нового года на доске объявлений, появилось поздравление:

«Дорогие сотрудники лаборатории! Поздравляем Вас с Новым 1937 годом!

Желаем счастья и по возможности, долголетия»! Подпись: «Доброжелатель».

Совместное чаепитие, творческие посиделки и коллективное проведение праздников не приносили желаемого результата, вечно недовольный Косарев, обязательно портил всем настроение.

Как-то после очередного звонка декана, Косарев, не веривший в дружбу мужчины и женщины, решил подшутить над Юлей.

И в самый разгар вечернего чаепития, при стопроцентной явке трудящихся, он спросил её:

– Юля, наверное, наш декан разучился ухаживать за женщинами. Вот если бы я стал за вами ухаживать, вы бы не устояли.

Услышав это, захлебнувшиеся чаем сотрудники, замерли.

Иногда, Юля искренне жалела Косарева. Должности завлаба он не соответствовал, и все это знали, да и сам Косарев это прекрасно понимал. А потому, зависимый от благодушия начальства, он откровенно унижался и льстил всем, кто был выше его по должности. Иногда, действительно, его было жаль, но не сейчас!

Не задумываясь о последствиях, в этот раз Юля не ограничилась снисходительным взглядом в никуда:

– Дорогой Борис Елисеевич, – громко сказала она, – если бы мы с вами, только вдвоем, остались на не обитаемом острове, и нас бы никто не спас, я бы умерла девственницей.

После умолкнувшего хохота, в списке врагов Косарева, Юлька стала значиться под первым номером.

За свой «вселенский позор» Косарев не преминул рассчитаться с Юлей, да и случай подвернулся удачный. На разработанный лично Юлей метод декорирования шлакокерамических материалов была подана заявка на изобретение.

В Юлину заявку, как и положено, были включены все «непосредственные участники» процесса, включая самого Косарева. Юля в списке авторов была, но ее фамилия стояла последней. Косарев объяснил это алфавитным порядком. Но когда был получен патент на изобретение, то Юлина фамилия там не значилась. Косарев объяснил это тем, что заявка на метод, предполагает только четырех авторов.

Как говорится, какой привет, такой и ответ.

Что и говорить, Юля была обижена и расстроена: лишний патент на изобретение никому не помешает, а тем более перед защитой диссертации. Исправить «ошибку» Косарев не пожелал. Не пожелала оставаться в долгу и Юля, тем более, что это была не месть, а дело принципа.

После защиты диссертации, Юля собрала весь наработанный и собранный ею материал, представлявший определенную ценность для докторской диссертации Косарева, вынесла всё на помойку и без сожаления сожгла.

Глава 20

После защиты, работать в лаборатории Косарева Юля категорически отказалась.

Проректор предложил ей место на кафедре.

«Будем осваивать учебный процесс», – решила Юля, и без промедления согласилась.

Учебная работа увлекла Юлю гораздо больше, чем исследовательская. Она не позволяла студентам пользоваться своей неопытностью, но и не была заносчива, чем снискала к себе уважение и даже любовь, правда, безответную. На новой кафедре относительно молодой коллектив не был таким раздробленным, как в лаборатории Косарева, и отношения между сотрудниками были более теплыми и добродушными. А ко всему на этой кафедре работала бывшая Юлина сокурсница Марина.

К сожалению, и здесь не обошлось без «ложки дегтя». Но эту слишком завистливую особу, прозванную «кислотой», Юля и Марина быстро разбавили, и она стала такой же безобидной, как таблетка аспирина при головной боли.

В это время страна периодически погружалась в траур нескончаемых правительственных похорон. И как ни парадоксально, именно очередные похороны внесли позитивный момент в отношения Юли с новым коллективом.

В этот день по расписанию у Юли была первая пара. Не выспавшаяся, с головной болью, не успевшая позавтракать, а тут еще и первая пара, в общем, полный набор.

Заведующий кафедрой, приятный мужчина средних лет, хотел подбодрить Юлю шуткой, но почему-то передумал и участливо спросил:

– Юлия Андреевна, а вы часом не больны?

– Нет, просто плохо спала. Всю ночь похороны снились. Приснилось, Громыко умер. И я его, можно сказать, таким крупным планом видела, – Юля содрогнулась, – я покойников не люблю, хотя и живые мне не все нравятся.

– Ужас! И все это ночью, да еще вам одной! – Вопросительно посмотрев на Юлю, прокомментировала сон «кислота», – приснится же такое.

– Вы правы, это действительно, кошмар! Гора цветов и он лежит, – живописала пережитое Юля, – и будто по радио объявляют, что еще и Черненко умер.

– Покойники, это к перемене погоды, – уверенно предсказала «кислота».

– Или к перемене власти,– пошутил заведующий кафедрой.

После окончания пары с одним единственным желанием: попить чая и что-нибудь съесть, Юля вошла в лабораторию.

Там собралась добрая половина кафедры. Все пили чай и что-то бурно обсуждали, но, увидев Юлю, все как по команде замолчали. Нарушил молчание заведующий кафедрой. С аристократической вежливостью он предложил Юле чай. И, не дожидаясь ответа, он ополоснул Юлину пиалку кипятком, налил немного молока и стал аккуратно наливать чай,

– Ну вот, вроде достаточно, кажется, и цвет хороший, – разговаривая сам с собой, рассуждал зав.кафедрой.

– А можно узнать, по какому поводу так высоко поставлены чайные церемонии?

– По поводу высокопоставленных похорон,– скорбно пояснила «кислота».

– А кто умер-то?– Привычно спросила Юля.

– Черненко, вашей милостью,– сообщил заведующий кафедрой,– и теперь опять грядут перемены. Но Бог с ними, с переменами, мы к ним, уже привыкли. У нас, Юлия Андреевна, к вам нижайшая просьба, можно сказать, коллективное прошение, вы нас в своих снах не «смотрите», пожалуйста. Знаете, как-то еще пожить хочется.

– Я думаю, серьезных оснований для волнения нет, мои «способности» на близких не распространяются.

Все дружно попили чай, обсудили сложившуюся ситуацию, и пришли к выводу: наконец-то у руководства страной хватило разума найти более молодого и энергичного генерального секретаря.

По сложившейся традиции, после похорон, председатель похоронной комиссии, «избирался» генеральным секретарем партии.

Сейчас председателем был назначен М.С. Горбачев. После всех «ровесников революции», находившихся у власти в последние годы, Горбачев воспринимался народом как реальная надежда на лучшие перемены и лучшую жизнь. Знали бы они тогда, что их ждет впереди!